Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости

Родной город встретил Таню какой-то совершенно удручающей грязью. Если москвичи думают, что у них грязная весна, то они просто никогда не были в марте в глубинке. Что же касается ее города… Даже когда вскрывалась река, даже когда появлялась нежная зелень, он угнетал ее своей убогостью. Если кто хочет застрелиться, думала она, лучшего места и не найти. Самые подходящие декорации для развязки любой житейской трагедии.

Когда кто-то из москвичей отпускал шуточки на тему «нет жизни за пределами МКАД», ей было совсем не смешно. Она знала об этом не из дурацких шуточек, а по собственному опыту. Совсем недавно это была ее жизнь – которой не было. Увы, от этого городишки никуда ей не деться: она здесь родилась, и, где бы ни жила потом, все равно корни останутся корнями. Она уехала отсюда семь лет назад, но все, что она впитала здесь: страх, стыд, состояние, близкое к депрессии, – это уже, наверное, диагноз. Никакое, даже самое смелое перемещение в пространстве, волшебства не совершит.

Таня медленно шла по знакомым улицам. Взгляд скользил по облезлым заборам. Хоть бы покрасили их, что ли… Церкви… Немногие их них стали храмами, большинство так и остались складами, в которые были превращены вскоре после революции. В магазинах пахло прогорклым маслом и залежалым сыром. Грязь, грязь, грязь и разруха. И бедность, конечно, – не та, что определяется зарплатой, а бедность духовная. Таня хорошо помнила принятые здесь подходы: «Если у меня что-то есть, то я тебе не дам», «Если у тебя что-то есть, чего нет у меня, значит ты жулик», «Захотел – значит наглый», «Для себя – значит эгоист», «Сам не сделаю, но того, кто сделает, обязательно обосру с ног до головы» (Она мысленно попросила у отца прощение за нелитературное выражение, но ведь по-другому и не скажешь, да?)

«Ну что, дорогая, не отводи глаз, смотри. Это твоя родина», – сказала она себе.

Сначала к отцу. До четырех еще час, не будем маму отрывать от важных дел. Черт, телефон сел, как всегда некстати. Где там он живет, у Василия Павловича?

Она зашла в гастроном, ведь «все про всех знают» уборщицы и кассирши.

– Не подскажите, Василий Павлович где живет?

– Так вон, дом с белой крышей. Видишь? Там квартира двенадцать, – смутно знакомая ей кассирша, ровесница ее матери, махнув пухлой рукой, сверкнула золотыми зубами. – Ты к отцу, что ль, Татьяна Батьковна?

– Ну да, к нему, он же у Василия Павловича живет?

– Да, у него. Они друг без друга не могут, два старикана. Хотя твой еще ничего, подвял немного, что наш укроп, но все ж не совсем развалина. – она залилась громким смехом. – Стой, ты куда пошла-то? Не ходи туда. Нет там его, – остановила она Таню, которая уже собиралась выйти.

– Как нет? А где он?

– Где, где! В больнице. Как вчера из Москвы вернулся, так на вокзале и прихватило его. Отвезли в больничку, короче. Вечером там докторов никого не было. Но с утра посмотрели твоего папашу, вроде ничего, говорят, оклемается.

– Так я тогда в больницу… – растерялась Таня.

– Ну да, иди, конечно.

Выходя, она услышала в спину:

– Доводят сначала отцов до приступа, а потом приезжают и кудахчут. Вот молодежь пошла!

Сердце так бухало, что мешало ей думать. Где у них больница-то? Как быстрее добежать: проулками или вдоль реки? Побежала проулками, увязая старыми гриндерсами в грязи. Потом поняла, что надо к реке свернуть, там асфальт, быстрее получится.

Подбегая к больнице, она вспомнила, как сама лежала там в инфекционном. В груди все сжалось от предчувствия беды. Если, просто гуляя по городу, хотелось застрелиться, то про больницу что уж говорить. Все в городе знали, наверное даже младенцы, что выздороветь в этих стенах точно нельзя. А вот окончательно потерять здоровье, веру в жизнь и надежду – это пожалуйста.

В больнице были неприемные часы, но Таня, сама себе удивляясь, безапелляционным тоном заявила молодой санитарке: «Мне можно» – сбросила обувь и пуховик и прямо в носках побежала на пост. К счастью, там дежурила баба Даша, которую она хорошо знала.

– Баб Даш, дорогая, здрасте, папа где? Что с ним?