Жизнь впереди

Четыре тореадора в косо посаженных шапочках-тарелочках на ремешках, туго охватывающих подбородок, двигались тесно, в затылок друг другу. Звучала интродукция, медленная, торжественная, и четыре кавалера выступали, подбоченясь, задрапированные справа единым огненным плащом. Тореадоры есть, а танцовщицы нет! Где же, в самом деле, Оля Верейская? Появится она из-за кулис справа или слева?

И вот величавое вступление сменилось подготовительными к танцу, все убыстряющимися, все нарастающими звуками. Плащ сдернут — и перед глазами изумленных зрителей красивая девушка в ослепительном платье с блестками, покоившаяся под плащом на руках у кавалеров, спрыгнула на пол. Она пляшет испанский народный танец, пляшет бурно, с темпераментным перестуком каблуков и кастаньет. Широчайшее платье вихрем вилось вслед за стремительными порывами тела, и вспыхивало, и горело перемигивающимися искрами…

Потом испанка с бега, да еще перевернувшись в воздухе на спину, кинулась совсем горизонтально навстречу к партнерам… Зрители охнули в испуге. Но тореадоры уверенно поймали девушку на лету, и вот уже снова исчезла танцовщица, скрытая под красным плащом, и прежние медлительные и величавые звуки сопровождают поступь четырех тореадоров, удаляющихся со своей невидимой ношей за кулисы…

К концу отделения Наташа перестала объяснять своим соседям номера программы и все больше теснила их на скамье. Забываясь, она инстинктивно покачивалась корпусом в такт музыке и мелкими, едва приметными шевелениями рук имитировала танцы подружек.

— Вы танцуете? А вы? — обратилась она к Скворцову и Харламову.

Коля кивнул утвердительно.

Тогда Алеша, выжидая, долго смотрел на девочку — он надеялся, что вот-вот она обернется в его сторону и скажет: «А я сегодня буду танцевать только с Алешей, только с ним и ни с кем больше… Как летом, в лагере!» И она действительно оглянулась с вопросительной улыбкой, должно быть почувствовав на себе его взгляд, — но ничего, ровно ничего не сказала.

Снова был антракт, опять все гуляли по коридорам школы. Наташу часто отзывали то гости, то педагоги. Случалось, она и сама оставляла своих гостей, бегала к подругам, снимавшим с себя грим, чтобы поторопить их и поскорее начинать танцевальный вечер.

В ее отсутствие Коля всякий раз спрашивал:

— Вернется к вам ваша Наташа?

Он сомневался. Он полагал, что она должна пропадать от скуки в столь молчаливой компании, как Толя и Алеша.

— А сам? Почему сам молчишь сегодня? Даже и не похоже на тебя.

— Что ж я! Она пригласила не меня, а вас. Я для нее совершенно посторонний человек… Было бы странно…

Наташа возвращалась и вновь убегала, вспоминая, что надо похлопотать, чтоб специальный класс освободили от скамей и стульев и чтоб подготовили и включили радиолу.

Алеша и Толя в те короткие сроки, когда Наташа оставалась с ними, мучительно подыскивали темы для приятных разговоров, но ничего подходящего найти не могли: зачем-то им хотелось знать, какими пластинками заряжают здесь радиолу, будут ли фокстроты. Они очень интересовались также, с каких предпочтительно уроков начинается в этой школе день, с танцевальных или общеобразовательных.

Наташа отвечала им с легким удивлением и вскоре исчезала вновь.

— Ну, вряд ли придет теперь ваша Наташа! — снова заметил Коля. — Лично я сомневаюсь… Ладно! — объявил он вдруг, окидывая товарищей покровительственным взглядом. — Если она и на этот раз вернется, так и быть, буду выручать вас…

Он не зря похвастал. Едва Наташа вновь показалась в коридоре, Коля, оставив товарищей у подоконника, быстрыми шагами направился девочке навстречу. Он остановился с нею поодаль, оживленно беседуя, потом повел куда-то в сторону и вот наконец направился вместе с нею к товарищам, не переставая болтать. Наташа внимательно слушала его, на ходу засматривая ему в лицо, снизу вверх, с детским, простодушным удивлением.

Алеша и Толя с завистью наблюдали за ними издали. Вот он, кого-то изображая, прищурил глаз, удивленно развел руками, — должно быть, анекдот в лицах передавал… Наташа, всплеснув руками, захохотала и остановилась. Она смеялась громко и восхищенно. А Коля Харламов, с ленцой кривя рот, прибавил еще одну какую-то фразу, три-четыре слова, не больше, — и новый порыв веселья охватил ее, да такой бурный, что, добравшись к подоконнику, она принуждена была утереть платочком выступившие на глаза от смеха слезы.

Тут загремела радиола. Наташа, засуетившись, устремила взгляд на распахнутые двери класса и протянула назад, к Алеше, руку. Но Коля перехватил вдруг ее руку и, с места вальсируя, в несколько быстрых взмахов скрылся с Наташей за порогом класса.

Оставшись одни в коридоре, Алеша и Толя уселись на высоком подоконнике. Некоторое время они сидели молча, раскачивая свесившимися ногами в такт «Дунайским волнам».

Алеша поглядывал сквозь темное окошко на садик. Толя тихонько подсвистывал вальсу, потом сказал:

— Не водиться нам больше с Харламовым во веки веков… Видеть его не могу!

Радиола стихла, потом опять заиграла и снова умолкла. В коридоре то прибывало, то убывало гуляющих. Но Наташа и Харламов не показывались.