Жизнь впереди

Евгения Николаевна хвалила матери ее детей — и Толю и обеих девочек. Если беречь их детство, отличные вырастут люди. Настасья Ефимовна благодарила и, крепко прижимая руки к груди, стала уверять, что никакая скверна к ее мальчику все равно не прилипнет, а дома ли он играет, сам для себя, или на людях — да господи, какая же разница? Никакой нет разницы!..

То были все те же доводы, только уже с успокаивающими, а иногда даже просительными интонациями. И Евгения Николаевна подумала, что много ей предстоит здесь хлопот, что еще не раз и не два придется ей захаживать в эту семью, пока удастся выручить из беды мальчишку.

Полчаса спустя подоспел Егоров. Он тотчас узнал классную руководительницу и, пока Настасья Ефимовна не вмешалась, поиграл в гостеприимного, весьма осчастливленного редким визитом хозяина.

— Иди посиди с девочками, — приказала ему жена. — У нас тут свой разговор… Ну, иди, говорю. Не мешай!

Он на цыпочках отошел вглубь комнаты, к детям, пристроился здесь на крошечном табурете, который и девочкам уже давно стал не по возрасту. Колени его приходились почти на уровень подбородка.

— Тсс! — шепнул он детям и стал занимать их, строя высокое здание из старых кубиков с картинками.

Он старательно прислушивался, но улавливал лишь отдельные слова и обрывки фраз: «…отравлять детство», «…пьянство», «…материнской совести», «…школьные годы»…

Одна из только что возведенных колонн развалилась от резкого движения — Егоров обернулся к жене и гостье.

— Я извиняюсь, — сказал он, — вроде у вас разговор до меня касается?

Настасья Ефимовна ответила:

— Не начинать же все сначала, Федя. Мы уже тут второй час про Толю обсуждаем.

— Слышу, что про Толю. Но, как я понимаю, мимоходом и меня цепляете?

Евгения Николаевна некоторое время боролась с чувством неприязни к этому человеку. Невольно припомнилась ей и первая встреча с ним и запах спиртного перегара. Но все-таки он отчим Толи и отец вот этих славных девочек-близнецов. Каков бы он ни был, он — отец, от этого никуда не денешься. И учительница сказала:

— Подсаживайтесь ближе. Я повторю для вас вкратце, о чем мы тут беседуем…

Снова высказав свои соображения о судьбе Толи Скворцова, Евгения Николаевна больше смотрела на жену, чем на мужа, и с возрастающим удовлетворением заметила по нескольким мимолетным взглядам супругов, что решающий голос в этой семье принадлежит сильной матери, а не слабому отцу.

После, собираясь уже уходить, Евгения Николаевна напомнила:

— В детях — все наше будущее. Лучше отказывать себе… не знаю… лучше обходиться без самого необходимого, но вырастить детей крепкими, здоровыми, знающими людьми…

Егоров, помогая гостье надеть пальто, попробовал возразить — правда, в самых осторожных и неопределенных выражениях и опасливо косясь при этом на Настасью Ефимовну:

— Само собой… Да только родители ведь, то же самое, не враги своим детям… А? Как считаете?

19. Единица

Снег, обильно выпавший в начале ноября, вскоре исчез без остатка. Опять были погожие дни, холодные, но ясные.

Но вот миновала еще неделя, хватил первый настоящий морозец. В мглистом, как бы палевой кисеей затянутом небе проступило огромное багровое пятно вместо солнца. Кисея в высоте клубилась, вихрилась, становилась все плотнее, все гуще, потом вдруг рвануло ветром, и бурно и густо заметался снег в воздухе.

С этой минуты окончательно пришла зима.

Алеша просыпался раньше всех в доме — будильник у изголовья его кровати, на тумбочке, поднимал его ровно в половине восьмого. В эту пору зимой еще совсем темно, и яркими, желтыми среди снега квадратами выступают освещенные, просыпающиеся окна.

Алеша переводил самодельный регулятор — тотчас из радионаушника, покоящегося на той же тумбочке возле кровати, диктовалась ему утренняя зарядка. Пока мальчик приседал, выгибался и подпрыгивал, бабушка готовила ему завтрак.

Завтракать приходилось в еще смутный утренний час, когда на стол ложится круг от висячей, под широким абажуром, лампы. Обжигаясь горячим кофе, не обращая внимания на хлопотливые бормотания бабушки, Алеша прислушивался к наступающему утру. Он дожидался знакомых шумов на лестничной площадке; они всегда одинаковы и начинаются точно в срок, когда до первого урока остается ровно двенадцать минут, ни больше, ни меньше, — двенадцать единиц стократ измеренного времени, в течение которых можно скорым шагом дойти от дома до школы.

Вот они начались, эти шумы… Алеша, подхватив с вечера приготовленный портфель с учебниками, надев как придется шапку и пальто, кинулся им вдогонку. Ребята изо всех квартир одинаково бежали по ступенькам, отсчитывая их с пулеметной скоростью, и непременно со средины пролета с грохотом переносились на далекую еще площадку, чтобы в то же мгновение снова наполнить дом дробным перестуком каблуков.

В эти дни между Алешей и Толей едва не возникла новая размолвка.

Толя не подозревал, какие последствия повлекло за собой его признание на набережной канала.