Жизнь впереди

Казалось, тут бы и взять мальчишку в оборот, уличить его в бесстыдной и нелепой лжи, хорошенько подтрунить над его похвальбой, попытаться нещадной проработкой отучить его от непременного желания выставлять себя свидетелем либо непосредственным участником любых событий, строго-настрого предостеречь от фанфаронства, от тщеславной болтовни, которая способна лишь приводить его самого в глупейшее положение… Но разговоры эти неприятны, и Владимир Павлович малодушно увильнул от них, отделываясь скорее смущенными, чем гневными возгласами: «Хватит! Стыдно!»

Уклонившись от объяснений с сыном, он тем настойчивее упрекал и обвинял после жену. Он досаждал ей весь вечер и потом все утро.

Доведенная до слез Варвара Алексеевна отправилась в школу, к Евгении Николаевне.

Учительница долго не понимала: чего хочет от нее эта маленькая нарядная женщина? Лиловая шляпка с вуалеткой нависала над ее нежным и чистым лбом; поверх светлого бежевого пальто выглядывал воротничок вязаной кофточки; туфли на толстой, узорно простроченной по ранту каучуковой подошве тоже были лиловыми, и перчатки, и сумочка, и даже особенные, в виде крохотных кинжальчиков, застежки на пальто были того же лилового оттенка.

— Он не дает мне слова сказать! — жаловалась Варвара Алексеевна торопливо и жарко. — Честное слово, я почти не вижу его, приходит поздно ночью домой — и бух в постель… Представляете, как это весело? Но еще хуже, когда он остается дома и от нечего делать выдумывает такое…

Евгения Николаевна, ничего еще не понимая, с любопытством присматривалась к гостье: большие серые глаза возбужденно сверкали, в торопливом щебетании шевелились ярко накрашенные губки, сияли влажные ровные зубы.

— Простите, — прервала она, наконец, поглядев на свои часики и убедившись, что скоро конец перемене, — вы о ком говорите?

— Я? Ну, конечно о Владимире Павловиче! О своем муже! — с удивлением пояснила гостья.

— Так… Значит, у вас какие-то разногласия с мужем? По поводу сына? Что же его беспокоит? Я не поняла.

— Евгения Николаевна, дорогая, очень вас прошу, загляните сегодня вечером к нам, помогите мне… Честное слово, я больше не в состоянии! Объясните ему, что Коля вовсе не такой плохой, как ему кажется.

— Коля Харламов? Ваш Коля — плохой?

— Ну, вот видите! Я то же самое ему говорю.

Классная руководительница улыбнулась с ласковой снисходительностью и с достоинством человека очень занятого, привыкшего дорожить каждым часом своего времени, объяснила, что зайти не сможет.

В классе у нее тридцать восемь учеников. Тридцать восемь! У некоторых плохи дела, не то что у Коли Харламова, а она не всегда находит время заглянуть к ним домой, познакомиться с условиями их домашних занятий… Вот, например, Толя Скворцов. Что-то неблагополучное с ним творится с прошлого года! Но что именно? Напрасно она допытывается у мальчика, напрасно ищет встречи с родителями — в школу их не дозовешься, а дома никак нельзя застать, она уже два раза пробовала…

Варвара Алексеевна терпеливо дожидалась, когда учительница покончит с Толей Скворцовым и другими чужими мальчиками, чтобы снова вернуть ее к разговору о своем сыне. Но тут вскоре послышался звонок — педагоги из учительской направлялись в классы, — и Евгения Николаевна, уверяя гостью, что она может быть совершенно спокойна за своего Колю, тоже подвигалась к двери все ближе и ближе.

— Во всяком случае, — протянула она руку, прощаясь, — я всегда готова выслушать Владимира Павловича, пусть зайдет в любой день. Или лучше — у нас скоро будет родительское собрание, буду рада познакомиться с ним на этом собрании…

На ближайшем уроке в девятом классе Евгения Николаевна нет-нет да и возвращалась в мыслях к странному разговору с маленькой нарядной женщиной. Она привычно выводила мелом на доске тригонометрическую формулу, звено за звеном раскрывая перед учениками ход математических выводов. Мел крошился в ее руке. Падали крошечные зернышки мела на пол и изредка потрескивали, раздавленные под туфлями.

Потом она вызвала к доске одного из учеников — решать задачу с применением только что разъясненной формулы. Ученик уверенно и быстро писал строку за строкой. Можно было Евгении Николаевне порадоваться, втихомолку погордиться даже, что трудная формула так легко воспринята юношей, а она снова ощутила в себе смутное беспокойство… О чем? Ах, да! Колина мама… Странно — родители Коли Харламова, этого превосходного, талантливого ученика, гордости всей школы, очень серьезно повздорили меж собою из-за сына. Маленькая женщина в лиловом лепетала что-то невразумительное, бестолковое — бог с нею… Но все-таки ясно, что муж ее чем-то глубоко обеспокоен, очень тревожится за сына. Странно, очень странно…

Вернувшись на новой перемене в учительскую, Евгения Николаевна попросила уборщицу принести из буфета стакан чая с лимоном. Долго помешивала она в стакане ложечкой, пила чай сосредоточенно, маленькими глотками — так, что географ, обратив внимание, спросил:

— Что это вы, Евгения Николаевна? Задумались? Или утомились нынче?