Жизнь впереди

Толя, щурясь, пристально следил и за всеми словами приятеля и за интонациями его голоса, и за выражением его лица и глаз. А тот с упоением, с подъемом нанизывал перед своими слушателями множество подробностей… Колонна с рекламными стендами, кадры анонсируемых картин, русских и иностранных, джаз на эстраде и певица в длинном белом платье, исполняющая песенку под аккомпанемент джаза… Ну, пусть Толя хорошенько пороется у себя в памяти: было все это или не было? И Толя принужден был сознаться, что да, все это как будто действительно было однажды в фойе кино. А Коля напомнил еще про старичка в кепке, который усердно ел пирожное «наполеон», крошки еще обильно сыпались у него между пальцами, — и точно, старичок этот сразу вспомнился, как живой. А вот русой девочки с серыми глазами, которая будто бы так вежливо обратилась к нему, к Толе, с каким-то вопросом, а он хмуро отвернулся, ответил даже какой-то грубостью и тут же укрылся от нее в толпе, — вот этого, хоть убей, не помнит Толя… Нет, не заметил он никакой девочки.

— Не заметил! — с укором произнес Коля. — Не запомнил! В том-то, братец, и все дело! А вот она запомнила… Она, видишь, как подробно все запомнила и пересказала мне, твоему приятелю, чтоб и мне стыдно стало.

Теперь Толя уже начинал верить, он смутился, покраснел и виновато поглядывал на обоих друзей своих.

— Я уж и то объяснял ей, что раз была музыка на эстраде, то с тобой всякое может случиться. Говорю: «От оркестра или пения он у нас шалеет…»

Тут Алешина мама в кухонном переднике заглянула в дверь, сказала:

— Что у вас за клуб? Алеша, ты разве все уроки уже приготовил?

Она посоветовала мальчикам разойтись по домам и заняться делом.

— В воскресенье, ребятки, — сказала она, — в воскресенье, в выходной день, милости просим.

Алеша обещал через пятнадцать минут проститься с гостями.

Едва мать закрыла за собой дверь, он погрозил Коле пальцем.

— Ну и ловок же ты! — сказал он. — Ишь, в краску какую вогнал бедного Тольку… Хитер! Снимки в фойе, джаз, певица, даже старичок с пирожным… Разыграл он тебя, Толя! Факт! Опять разыграл. Опутал своими подробностями, как сетями. Ты и попался. Ясно?

— А что, скажешь, не было этого? — спрашивал Харламов.

— В том-то и дело, что было. Да мы чуть ли не все втроем и видели это в прошлом году. Все вместе ходили тогда в кино, видели и певицу эту в белом платье и старичка с пирожным. А девочки все-таки никакой не было, и никакой обиды никому Толя не причинял.

— Спорим, что была? На три рубля! Я познакомлю вас обоих с нею. Идет?..

Алеша бывал рад таким перерывам в занятиях. Если случалось, что никто не приходил к нему, он сам тогда отправлялся к приятелям, чтобы немного поболтать и развлечься.

Долго тянутся осенние вечера. Вот уже, кажется, и пересказ по русскому составлен, осталось только начисто переписать в тетрадь. И стихи прочитаны несколько раз, пора бы им запомниться… Но, переписывая, он вдруг отвлекался, неизвестно зачем рисовал на черновых листках фигурки и профили. А заучивая стихи наизусть, останавливался взглядом на лучистом пятне за стеклом, — отражение лампы точно гипнотизировало его, приятное оцепенение овладевало им, стихи вдруг вытеснялись мыслью о ноябрьском школьном вечере… Будет концерт, будут танцы… И вдруг на вечере этом оказалась бы каким-нибудь чудом Наташа, и они танцевали бы вместе, как там, в лагере!

Соломенная шляпа с большими, круто изогнутыми полями, узенький кожаный поясок, застежка на груди, забавная брошка из пластмассы в виде борзой и еще много других мелочей, связанных с Наташей, ей принадлежащих, ее украшающих, возникали в памяти и гнали прочь стихи.

Одинаковые дни, одинаковые вечера…

Хорошо, если в школе на уроках кто-нибудь другой решал у доски задачу, рассказывал о почвах в центральных областях России или объяснял зависимость между корнями слов, суффиксами и флексиями. Но если на уроках произносилось: «Громов!» — внезапная тяжесть сжимала колени Алеши, холодно и пусто становилось в груди, он плелся к доске и отвечал так, будто ему было стыдно повторять общеизвестные, скучные вещи перед всем классом.

Он отделывался краткими фразами. Приходилось задавать ему много дополнительных вопросов. Алеша и на все новые вопросы отвечал с той же лаконичностью.

Ответит и молчит, ждет, хмурится. Надо было учителю всякий раз приложить немало усилий, прежде чем удавалось выяснить, что мальчик все-таки добросовестно приготовил урок.

9. Дома у Коли

Инженер Харламов возвращался с работы домой лишь в поздние вечерние часы. Он мало виделся с женой и сыном, подробности домашней жизни во многом ускользали от него.

Дома, надев халат, или только скинув пиджак и оставаясь в синем джемпере с вышитыми по груди белыми оленьими головами, Владимир Павлович Харламов предавался чувству заслуженного, как ему казалось, покоя в семье.

Но изредка бывало — прочтет Владимир Павлович в газете что-нибудь тревожное о молодежи, про какого-нибудь свихнувшегося юнца, и учинит тогда пристрастный допрос жене:

— Послушай, Варя! Ты сегодня читала вот это?.. Нет? А ну, погляди…