Жизнь во имя любви (С)

– Представляешь, я практически забыла прежнюю жизнь, – однажды пожаловалась я Прасковье. – В голове какой-то «белый шум», когда начинаю прошлое вспоминать.

– «Белый шум»? – удивилась подруга. – Что это?

– Это как шум от большого водопада, когда стоишь рядом с ним, – машинально ответила я, не помня, откуда об этом знаю.

– Так ты, помнится, в тетрадку писала много чего в самом начале. Если записи сохранились, то, может, они тебе память освежат? – подсказала целительница.

Напоминание подруги как туман развеяло. Точно! Вела я дневник воспоминаний. Только где он? Надо бы выделить время да архив семейный разобрать – сделала себе заметку.

– Аким, дружочек, выгляни на минутку, – позвала я хранителя дома.

После смерти Николая Ивановича и Глафиры домовой показывался редко – затосковал. Казалось бы, хозяйкой меня называл, но старики мои в последние годы жизни стали ему ближе. Да и с бабушкой чаще общался. Я то в лаборатории была занята, то по делам бегала, а потом и вовсе в ханский дворец переехала.

– Вспомнила… – ворчливо отозвался домовой.

– Так и не забывала никогда, – ответила я, подвигая детский стул к низкому столику, заставленному угощением. – Не хотела мешать тебе. Чаю со мной выпьешь?

– Не занят я, – всё еще недовольно ответил Аким, но чутким носом втянул запах свежей выпечки. – Чай выпью. Чего ж отказываться-то…

Ни единым словом не обманула домового, сказав, что помнила его всегда. После похорон бабушки наказала Надии выставлять на специально отведённое место вкусности для семьи домовых. И каждый раз, бывая на вилле, напоминал об этом. Наверное, неправа я в том, что давно не общалась с домашним духом, но время назад не отмотаешь.

– Не сердись на меня, лапушка, замоталась что-то… Семья, дети, дела всякие, – повинилась я.

– Угу… – невнятно буркнул Аким полным ртом.

Конечно, я могла бы продолжить беседу о погоде и природе, но свободного времени у меня было не так уж и много. Пришлось спрашивать напрямую.

– Акимушка, я в кабинете поискала старые бумаги, но ничего не нашла. Только текущие расходные книги. Ты не знаешь, куда бабушка всё сложила?

– Это не Глафира Александровна документы прибрала, а я. Она мне так и сказала: «Аким, не дело это, если кто чужой наш архив разбирать станет. Придёт день, захочет Роксана что-то вспомнить, ты ей и отдашь», – тщательно прожевав кусок пирожка и запив его чаем, ответил домовой. А потом строго меня спросил: – Ты уже хочешь?

– Да, дружочек, видно, пришёл тот день, о котором бабушка говорила, – грустно улыбнулась я Акиму. – Ты мне в комнату все бумаги отнеси. Много там?

– Половина сундука…

– Сундука? – у меня даже брови от удивления взлетели. – Какого сундука? Того самого, из Калиновки? На котором я спала когда-то? Неужто он ещё цел?

– Того самого, – выбирая из бороды крошки, кивнул домовой. – Что ему будет? Это ж не новодел какой… Это тогдашние мастера делали. На долгие годы.

– Может, тебе помощь нужна? Он всё-таки огромный, – спохватилась я.

– Сам управлюсь.

Сундук уже не казался таким монстром, но места, даже в моей просторной комнате, занял много. Как и документы, выуженные из его обширного нутра. Я разбирала архив.

Решила, что разложу всё по кучкам. Пересмотрю тщательно и ненужное выброшу. Зачем пыль собирать?

Через пару часов вокруг сундука Пизанской башней возвышалась стопка учётных книг чуть ли не за двадцать прошедших лет. Кому они нужны?

На диване в плетёной прямоугольной корзинке уже находились несколько пачек писем, перевязанных смявшимися от долгого лежания ленточками. Взглянув на конверты, я опознала аккуратный каллиграфический почерк Глафиры и угловатый быстрый Николая Ивановича. Переписка двух немолодых людей, нашедших свою любовь на склоне лет. Вряд ли хватит у меня смелости прочитать эти письма.

С другой стороны, если бы бабушка не хотела этого, то вряд ли оставила их. Сложить письма в камин и бросить на них искру магического огня она бы смогла. Пусть пока полежат. Потом решу, как поступить с чужой корреспонденцией.

Письма от тётушки Жени… Похоронив подругу, княгиня вернулась в своё поместье, давно уже ставшее модным курортом, официально при свидетелях передала ключи и учётные книги племяннице, назначенной преемницей, и ушла к себе в покои. Где и умерла спустя два дня… Хоть и не были мы с княгиней Романовской особо близки, но смерть её меня тронула. Не захотела старушка отстать от подруги даже в этом.

Официальная почта из царской и ханской канцелярии на дорогой гербовой бумаге, нарядные приглашения на балы, рауты, обеды и ужины. На мой взгляд, ничего не значащий хлам. Но надо будет найти время и пересмотреть внимательно, особенно те, что из канцелярий.

Стопка тетрадей. Тоненькие, с разлинеенными страничками, с моими закорючками на каждой строчке… Милость Триединого, как же я намучилась, выписывая эти иероглифы местной письменности. С грустной улыбкой погладила страничку, вспоминая первые недели в этом мире и наше убогое житьё-бытьё.

Эти тетради потолще. Вот та, что я искала! Мои записи! Ура-ура-ура!

А это что?