Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих

Только успешно пройдя мытарства, свидетельствует святитель Иоанн Шанхайский, «может душа продолжить свой путь, не будучи немедленно ввергнутой в геенну. Как ужасны эти бесы и мытарства, можно видеть из того факта, что Сама Матерь Божия, когда Архангел Гавриил сообщил Ей о приближении смерти, молила Сына Своего избавить душу Ее от этих бесов, и в ответ на Ее молитвы Сам Господь Иисус Христос явился с небес принять душу Пречистой Своей Матери и отвести Ее на небеса. Воистину ужасен третий день для души усопшего, и по этой причине ей особенно нужны молитвы».

Понятия, вычитанные мной в литературе про участь умерших, прилеплялись до сего момента лишь к уму. Теперь, когда умер родитель, прочитанное дошло до сердца. Смерть — предел. Вернуть на землю человека нельзя. Но душа жива: верующий именно это принимает в расчет, желая помочь молитвой, как о том говорили многие и многие святые отцы.

«У отшедших скоро начинается подвиг перехода через мытарства. Тут нужна им помощь! Станьте тогда в этой мысли и услышите вопль ее к вам: «Помоги!» Вот на что вам надлежит устремить все внимание и всю любовь к ней. Я думаю, — пишет святитель Феофан Затворник, — самое действительное засвидетельствование любви будет, если с минуты отхода души вы, оставя хлопоты о теле другим, сами отстранитесь и, уединясь, где можно, погрузитесь в молитву о ней в новом ее состоянии и новых неожиданных нуждах».

Родственники в другом городе были заняты приготовлениями к похоронам и поминкам. Венки, меню, могила на кладбище… В этой части я могла помочь только деньгами. Про отпевание — ни слова.

Собираясь на похороны, я бесконечно твердила, подвывая от тоски: «Упокой, Господи, душу отца моего, прости ему согрешения… Приими во внимание добрые дела его… И время, в которое он жил… Мать с отцом его были верующими, а он не смог… Потому что должность была такая, потому заморочили ему голову безбожными университетами марксизма-ленинизма. Но он относился к работе очень ответственно, его любили, он устроил к себе мою подругу и очень долго терпел все ее выходки… Он однажды Толика, березовского пьяницу, от верной смерти спас… Упокой, Господи, приими с миром, не суди строго…»

Наконец я почувствовала, что все эти вопли — всего лишь страх оставшейся без близкого человека моей души, которая судит скончавшегося по собственным земным меркам. У Бога суды иные. Не надо отсебятины. Есть древняя благочестивая традиция поминать новопреставленного словесами Священного Писания — на Псалтири. Ничего лучше человек придумать не может!.. Уже замкнув дверь своей московской квартиры, я вернулась, взяла Псалтирь.

В вагоне поезда вблизи моего кресла разместилась веселая компания. От гвалта молодежи, возвращавшейся из Москвы с зимних каникул, невозможно было сосредоточиться. Я стала читать Псалтирь, механически повторяя слова. Мысли все равно были далеко. Как изменится моя жизнь — без отца… Где отпевать? Как он там, за гранью нашего мира? За шесть часов пути я смогла прочесть половину Псалтири, поминая отца за упокой на каждой Славе. Постепенно к поминаемым прибавились любимая бабушка Зоя, потом ее венчанный муж, от которого ее заставили уйти перед раскулачиванием, потом остальные дедушки и бабушки… Они теперь в одном — загробном мире, может, помогут новопреставленному…

Поезд пришел в родной город поздно вечером. Когда я вошла в квартиру, в нос ударил запах формалина. Сестра рассказала, как им пользоваться и ушла. Отец лежал в гробу в большой комнате. Мать сидела рядом на табуретке. Увидев завешенное куском ткани зеркало, хотелось крикнуть: суеверие же!.. Но услышала бы в ответ: все так делают. Почему? Потому что… Душа усопшего, увидев себя, сама испугается или, появившись в зеркале, напугает родственников… Или еще какую-нибудь околесицу придумают. Раньше в богатых домах зеркала и хрустальные люстры черными тканями драпировались, чтобы своим блеском не отвлекали молящихся от заупокойной молитвы. От молитвы чтоб не отвлекались люди, а не покойника в зеркале выглядывали!..

Я обняла мать.

— На кого же ты меня, мой любименький, покинул… — запричитала она. — Осталась теперь я одна-одинешенька…

Я хотела открыть форточку, от запаха формалина подташнивало.

— Нельзя! — вскрикнула мать. — Не смей!

— Почему? Дышать невозможно. У тебя голова заболит.

— Какая голова? Я с ума сойду от горя! При покойнике закрывают форточки и двери. Дорогой мой, дорогой… — Она погладила застывшее мужнино лицо. — Дорогой муж…

Мне хотелось упасть на гроб и выть от безнадеги, но я постаралась спокойно сказать:

— Все, что ему сейчас надо, — это молитва. Пожалуйста, давай я почитаю Псалтирь, а ты тоже помолись за упокой, как можешь.

— Пойду спать. Целый день сижу. Дорогой… Дорогой… Одна теперь я… — И мать зарыдала. — Ты тоже иди спать. Страшно здесь оставаться.

— Не страшно, не переживай.

Я помогла ей подняться и уложила в кровать в другой комнате.

— Сейчас не страшно? — спросила я.

— Как же не страшно, одна осталась, — обиделась мать. — Тебе не понять…