Многие занимавшиеся торговлей отцы учеников школы при соборе были в курсе поистине удивительного нового знания, отмечавшего по-настоящему исторический прогресс в самой фундаментальной из наук — математике. Принесенное в Европу из мусульманской Северной Африки не ученым, но итальянским торговцем, это знание было не что иное, как система арабских цифр. Леонардо Фибоначчи, уроженец Пизы, написал трактат под названием
В соборных школах не изучали французскую грамматику и французскую литературу, не писали и сочинения на французском языке, — собственно, ученикам не преподавали никаких языков, кроме латыни, — даже греческого. Школьники не изучали ни истории, за исключением каких-то случайных эпизодов в рамках курса грамматики, ни точных наук, кроме самых начал естествознания, которые осваивали, изучая «авторов». Из музыки преподавалась лишь теория. И уж тем более отсутствовали предметы вроде обществознания, физкультуры или искусства.
Школьная латынь позволяла распространяться идеям и открывала общий доступ к культурным источникам, даже несмотря на то, что учащиеся не могли, вероятно, научиться читать по-латыни столь же искусно, как на родном французском, английском или немецком. Латынь была культурным катализатором, но точно так же и помехой для самовыражения и коммуникации.
В Труа не было университета, что неудивительно, поскольку в Северо-Западной Европе их было всего пять39 — в Париже, Орлеане, Анже, Оксфорде и Кембридже. Еще три находилось на юге Франции, одиннадцать в Италии и три в Испании. Самые первые из этих двадцати двух, Болонский и Парижский, были и самыми важными. Точные даты их основания затерялись в XII веке, но оба они стали истинными образцами для последующих, ибо в Греции и Риме университетов не было.
Видный ученик школы при соборе в Труа, желающий продолжить свое образование, мог отправиться в Париж, расположенный всего лишь в ста шестидесяти километрах. Если он решался на этот шаг, то присоединялся к двум-трем тысячам молодых людей Латинского квартала, каждое утро выбиравшимся из своих жилищ, чтобы в толпе соучеников, в одинаковых облачениях и с одинаково выбритой головой, поспешить по направлению к Соломенной улице (названной так, поскольку пол, на котором сидели студенты, был устлан соломой). В полдень студентам обычно был положен перерыв на обед, после которого во второй половине дня они снова встречались на очередной лекции или диспуте. С наступлением вечера они могли продолжать штудировать книги, или переписывать тексты при свече, или (раз уж все виды спорта, включая шахматы, были для них под запретом) приступить к азартным играм, выпивке и блуду. Несмотря на то что ученики поступали в университет в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, их частная жизнь почти никак не контролировалась. Университет даже не имел собственных зданий40, занятия же проводились прямо в домах учителей. Студенческие квартиры, комнаты, где шли занятия, и бордели тесно соседствовали друг с другом, и порой диспутирующие учителя с учениками занимали второй этаж, тогда как сводники и проститутки — первый.
Излюбленным развлечением университетских студентов была борьба — друг с другом, с местными городскими юношами и охраной провоста. И некоторые из устраивавшихся ими беспорядков даже вошли в историю, поскольку к 1250 году Парижский университет уже представлял собой учреждение внушительного авторитета. Демократическая аномалия в сердце феодальной монархии, он обладал заметным влиянием и престижем, а также исключительными привилегиями. И хотя свободы были дарованы ему королем Франции, университет был международным, и некоторые из его самых известных ученых происходили из Италии, Германии и Англии. Здесь обучался будущий папа Иннокентий III, а в 1250 году — Фома Аквинский.