Жизнь в солнечном луче

Сергей улыбнулся.

Если разрешал капитан, Андрей прыгал с ходового мостика парохода. Среди капитанов у него были свои друзья и недруги. На «Дмитрии Донском» хозяйничал убежденный недруг, и Андрей никогда не просил у него разрешения.

Когда разделись, Андрей искоса оглядел фигуру Сергея. Она ему нравилась — типично боксерская, подвижная, с квадратными мышцами на спине и на груди, с легкими натренированными ногами.

— Я тебя на ринге приметил,— сказал Андрей.— Давно, правда. Ты бокс бросил?

— Бросил,— ответил Сергей.

Андрей посмотрел вверх.

— Ага,— ответил Сергей.— Трудно все вместо. Выбрал, что ближе.

Из-за поворота показался старый колесный пароход. Кто-то крякнул:

— Товсь! Пли!

Сергей сед на траву, вытянул ноги, отыскал в воде голову Андрея.

Ребята плыли уже к середине Днепра, ныряли, что-то кричали друг другу.

Пароход разворачивался. За кормой вода вдруг забурлила, волны сталкивались, бросались к берегу, возвращались к корме. В этой кипящей воде то и дело мелькали головы, руки и ноги. Потом вода стихла, но через десять минут, когда пароход пошел от дебаркадера к середине реки, снова закипела за кормой, и снова там барахтались Андрей и его приятели.

Первый выбравшийся на берег парень потерял в воде трусы. Его встретили хохотом, но он нисколько не смутился, сам смеялся, отыскивая что-то в своей одежде.

Андрея постигла та же участь.

— Лопнули,— объяснил он Сергею. — Уже вторые за лето. Но сегодня отменно «Митька» заварил нашу речку.

Андрей поднял с травы брюки, вытянул из кармана яркую косынку и ловко превратил ее в набедренную повязку.

«Ты мне начинаешь правиться», — подумал Сергей.

Что ж было дальше? В самом деле — что было дальше?

Кто помешал?

Это вошла мать,

— Андрей, прости, пожалуйста, но ты вчера спал, и мы не решились тебя беспокоить. Тебе письмо.

— От кого?

— Здесь написано: В. Ивашин. Прочитать?

— Дай мне письмо.

Мать положила письмо на колени сына. Он продолжал сидеть, не двигаясь. Мать поняла.

Как только Андрей услышал, что она ушла, дрожащие его пальцы сперва легли на конверт, потом, полежав недолго, заметались. Он нащупал сквозь бумагу соколиное перо. Пальцы сжали конверт.

Еще на первом курсе, перед первым самостоятельным вылетом, забравшись в кабину учебного самолета, Ивашин неожиданно для Андрея, помогавшего ему готовиться к полету, вытащил из кармана соколиное перо и прикрепил его перед собой.

— Талисман? — спросил Андрей.

— Еще не знаю,— ответил Ивашин.— Может быть…

— Девочка подарила?

— Почти угадал. Жена. Тебе смешно?

— Жена? А, прости… Никому не говорить?

— Я этого не боюсь.

— Когда мне будет туго — отдашь его мне?

— Тебе оно нравится?

— Соколиное!

— Хорошо,— ответил Ивашин.— Но сначала надо его проверить. Вдруг оно приносит несчастье?

— Не может быть. Раз от жены — не может приносить несчастья. Ну, будь здоров! Привези обратно и пух и перья.

Первый полет Ивашина понравился даже инструктору, который вообще был строгим, придирчивым человеком. «Небо — не купол цирка,— говаривал он,— а самолет — не цирковая лошадь…»

Ивашин жил в затерянном на русской равнине маленьком городке, вдалеке от больших дорог. Город был скучноват, но зато небо почти ежедневно расписывали белыми полосами реактивные самолеты: это голубоглазые курсанты из другого, недальнего города пилотировали реактивные истребители. И Володя Ивашин, зная о существовании этого незнакомого еще ему города, с первых своих шагов по земле мечтал о небе, о белокрылых птицах с нептичьими скоростями.

…Рано утром он ушел из дома, отправился к реке и бродил там, в зарослях кустарника, слушал птичьи голоса. Потом искупался в еще прохладной свежей воде и растянулся на прибрежном песке.

В голубом, недосягаемом небе уже кружили маленькие зеленые, стрекотавшие, как кузнечики, самолеты.

Неожиданно его поразил пронзительный писк, вырвавшийся откуда-то со стороны и сверху. Он вскинул голову и сразу же увидел, что там, вверху, высоко-высоко, бьются две птицы. Это они издавали неприятные, пронзительные звуки. (В стороне носились другие птицы. Они то и дело подлетали близко к сражающимся, но не решались вмешаться, отлетали в сторону, метались, и все вместе они казались каким-то клубком, то рассыпавшимся, то снова сжимавшимся, как пружина. Но в центре неизменно оставались две птицы, и ни одна из них не сдавалась, не отлетала в сторону, не пыталась скрыться.

«Чья возьмет? — подумал Володя.— Конечно, коршун…» Он знал, что именно коршуны были хозяевами этого края, но редкие дикие соколы не хотели им уступать.

Володя вскочил и закричал. Клубок птиц распался, и одна из них медленно, словно сопротивляясь, падала на землю.

Вторая сперва взмыла вверх, но потом ринулась вниз, вслед за первой, догнала ее, и новые удары отбросили первую птицу в сторону. Она неловко перевернулась и отвесно упала в кустарник.

Коршун ринулся вслед. А Володя, схватив круглую гальку, бросил ее навстречу коршуну. Тот наткнулся на камень и с криком, немного пролетев, рухнул в воду.

Володя сквозь кусты побежал к месту падения сокола. Он не думал, что птица еще жива: знал, что, коснувшись земли, она все равно умрет.