Потом Сергей рассказывал Андрею о местном аэроклубе. Собственно, аэроклуба фактически не было: были старый ПО-2, четыре планера незамысловатой конструкции — два ПАИ-6 и два А-2 — и шесть парашютов. Занималось в клубе всего человек пятнадцать. Андрей иногда думал про этих немногих — когда в поле его зрения попадали парившие над городом планеры или белые зонтики парашютов. Но все это его мало занимало: другое привлекало его, и он не понимал жизни в небе.
Сергей остановился возле добротного дома.
— Здесь я живу,— сказал он.— Спасибо, что помог. Я б тащился полдня. Зайдешь? — спросил он.
Андрей отрицательно мотнул головой, ответил:
— Подожду. Ты ж выйдешь?
— Попытаюсь.
Сергей толкнул калитку и исчез за забором.
Андрей сел на выбитый из мостовой булыжник. С горы, от Бабушкиной школы, было видно вокруг далеко-далеко. Солнце, забиравшееся в зенит, проложило поперек днепровских протоков солнечную дорогу — оно как будто удесятерялось многочисленными речонками. Андрей улыбался.
Сергей появился минут через двадцать.
— Смотри,— сказал Андрей,— какая солнечная дорога.
— У меня такое впечатление, что солнце для тебя — все.
— Почти все,— согласился Андрей.
Лицо Сергея показалось ему хмурым, раздраженным, хотя тот пытался скрыть свое состояние.
— Что ты?—спросил Андрей.
— А… мачеха. Все не так делаю.— Сергей вздохнул.— Я свободен до трех часов. Куда пойдем?
— Надо керосинчик занести домой. Хорошо?
— Конечно.
Они вернулись к керосиновой лавке. Но она оказалась закрытой. Бидона снаружи не было. Андрей пожал плечами, подумал, махнул рукой.
— Скажу дома, что керосинщик закрыл его в своей лавке. Ты не против?
— Как твоей душе угодно,
Сергей не захотел заходить в дом, где жил Андрей. Он только заметил:
— Знаю этот дом. Твой отец? Он оперировал мою мать. Только и он ничего не сумел сделать. Поздно было. Про него хорошо говорят.
— Я быстро, Сережа! — Андрей убежал в дом.
Его встретила мать.
— Как тебе не стыдно, Андрей?
— А что, мама?
— Керосинщик сам принес твой бидон.— Она подчеркнула вину Андрея.— Больной человек. И немолодой. Тебе не стыдно?
— Ну, конечно, стыдно. Но не сердись,— уговаривал Андрей.— Зато я познакомился с интересным человеком.
— Некрасиво, Андрей.
Он подумал.
— А знаешь, он это сделал с удовольствием.
— Что за новости!— возмутилась мать.
— Он же лечится у папы. Ведь папа его поставил на ноги!
— Папа, а не ты, Андрей. Некрасиво. В шестнадцать лет — не солидно. Я думаю, что такое не повторится. Ты обязательно попросишь у него прощения.
— Хорошо, мама. И полдня буду помогать ему качать керосин. Договорились? Я могу уйти?
— Твои каникулы, не мои. Делай, что тебе вздумается. Только, прошу тебя, не плавай в бурунах за пароходами.
— Но, мама!
— Прошу тебя.
— Сегодня — не буду. Будь спокойна. Не буду.— Он подумал.— Ты, конечно, не веришь?
— Не верю.
— Вот и хорошо. Пожалуйста, мне не верь.
Андрей выбежал на улицу. Сергей ходил вдоль забора. Как только Андрей появился, он пошел ему навстречу.
— Куда? — спросил Сергей.
— На Днепр,— ответил Андрей.— Скоро пойдет «Дмитрий Донской». Вот и поныряем в буруне. Есть что лучше?
Сергей вскинул голову вверх.
— Ну! — запротестовал Андрей.— Там что? Несет тебя, и все. А тут силенка нужна.
— Не будем спорить,— предложил Сергей.— У каждого свои привязанности. А их надо уважать. Согласен?
— Хорошо.
— Ради меня?
— А как бы ты хотел?
— Ради честности.
— Хорошо, ради честности.
Они пошли вниз, к Днепру, к речной пристани.
В первой половине лета на южную, приднепровскую Украину шли воздушные потоки с далекой Атлантики и южных морей, несли с собой теплые дожди, чаще всего — ливни. Зато во второй половине лета суховеи с востока, из донецких пыльных степей, и с юго-востока, с Азовского моря, превращали приднепровский край в раскаленный котел. Андрей любил именно вторую половину лета. Но Днепр приходил с севера, и в августе он нес уже холодную воду, ведь брал он ее где-то в далекой Смоленщине.
Андрей любил воду, и только ветреный, морозящий ноябрь заставлял его проститься — до весны — с днепровской водой, а в конце марта, едва Днепр освобождался ото льда, стосковавшись по воде, он бросался — всего на одну минуту — в мутный весенний поток.
Тогда еще не построили плотину в Каховке, и моря Каховского еще не было. Вся днепровская низина от Запорожья до Херсона — бесчисленное множество больших и порой совсем крохотных рукавов где-то широкой и полноводной реки — была занята знаменитыми днепровскими плавнями, скрывавшими в разное время разных людей — когда-то запорожских казаков, потом беглых холопов, потом партизанские отряды. Голубая и зеленая, со своими законами и своей погодой страна, край малярийных комаров, овощных богатств и рыбацкого раздолья.
На берегу, возле дебаркадера, на котором примостился речной вокзал, на зеленом склоне друзья застали приятелей Андрея. При виде Андрея некоторые из них повскакали со своих мест и замахали руками.
— Твоя команда? — спросил Сергей.
— Постоянной команды нет. Ты будешь?— спросил Андрей.
— Нет,— ответил Сергей и показал на ногу.
— Но ты можешь меня подождать?
— Подожду.
— И не сердись. Привязанности надо уважать,