Жизнь в солнечном луче

— Простите, а сонату номер два — тоже?

— Ах, конечно!

— Си-бемоль минор?

— Да, конечно!

Андрей ухмыльнулся, потом сказал, испытывая странное наслаждение:

— А ведь мимо вашего дома возят покойников. И играют траурный марш Шопена. Он ведь из второй сонаты. Да, мама?

— Андрей! — Мать укоризненно посмотрела на сына.

— Но, мама, разве я неправ?

— Ах, Андрей, ты всегда прав. Нехорошо прав. Твоя правота унижает людей.

Дама попросила журнал мод.

— Купите? — спросила продавщица.

— Нет,— ответила дама. — У меня такой есть.

— Есть? — удивилась продавщица. — Мы только сегодня получили.

Андрей вмешался:

— Вероятно, другая причина.

— Какая? — заинтересовалась дама.

— Возраст не для мод,— сказал Андрей, взял свою книгу и пошел домой, окончательно умиротворенный, а про себя подумал: «Вот будет донос так донос!»

Дома, за обедом, уничтожая гусиное крыло, Андрей спросил отца:

— Ты не станешь возражать, если я вздумаю стать летчиком?

— Болезнь печени — наша наследственность, — ответил отец.

— Веское возражение! Я его принимаю,— заметил Андрей. Тогда он обратился к матери: — Тебя не будет шокировать, если я стану прыгать с парашютом вместо исследования тайны котангенса ста восьмидесяти градусов?

— Андрей, — сказала мать,— меня шокирует твой тон и вообще твоя манера разговаривать. Ты так со всеми говоришь?

— Как — так?

— Столь деликатно.

— Но, мама, зачем пугать меня? Мои сверстники лучше всего понимают язык кулаков. Так что… Значит, ты возражаешь? Выходит, я обязательно должен стать летчиком. Прискорбно.

Утром Андрей догнал Сергея возле железнодорожной станции.

— Слушай, — сказал он.

— Слушаю.

— Дома все против.

Сергей хотел возразить, но Андрей быстро добавил:

— Подожди, побереги свое красноречие для более достойного человека, чем я. Значит, надо попробовать. Ну, я молодец?

— Тебе лучше судить самому.

— О себе?

— А ты ждешь, когда тебя будут хвалить?

— Признаюсь, люблю, когда меня хвалят.

— Ну, что ж, и это хорошо.

Четыре дня они провели на товарной станции, разгружали вагоны с цементом. Трехпудовые мешки переносили из вагона на автомашины.

Андрей приходил домой усталый и вскоре ложился спать.

Потом, когда утром пятого дня он не пошел на станцию, мать сказала:

— Я заплатила за лошадь, которую ты разбил. — Она подчеркнула вину Андрея. — Деньги, заработанные тобой, можешь употребить куда угодно.

— Мама, это невозможно,— запротестовал Андрей.

— Возможно,— спокойно ответила мать. — Поезжайте,— сказала мать,— с Сережей вниз по Днепру. Ты же никогда не ездил вниз по Днепру?

— Никогда,— согласился он. — Но я так не могу.

— Тебе приказывает мать.

Андрей подумал.

— Хорошо. Только знай, что ты неправа…

Поездка состоялась.

Андрея позвали.

— Андрей, первые в этом году арбузы! — сказала мать.— Тебе сейчас отрезать или после обеда?

— Арбузы? Да… после обеда,— ответил Андрей.

Мать ушла.

— Арбузы? — спросил себя Андрей.

…Как-то, в курсантские годы, Андрей со своим одноклассником Сашей Ясновым, будучи в увольнении, остановились возле горы арбузов, сваленных прямо на улице.

Покупали арбуз две девушки.

— Что вы, он зеленый! — воскликнула одна, когда продавец положил на весы арбуз.

Андрей протянул к арбузу руку и щелкнул по корке. Звук ему понравился. Он взглянул на хвостик арбуза.

— Прекрасный,— сказал он.

— Простите, но откуда вы можете знать? — удивилась вторая девушка.

— Давайте уговоримся. Сейчас его вскроют. Если я не угадал, я плачу за него.

— А если угадали?

— То вы меня и моего друга приглашаете в гости пить чай с клубничным вареньем.

— О!

— А что? Разве мы такие уж плохие хлопцы? Вы посмотрите на него. Он же красив, как Милица Корьюс!

Все засмеялись.

Арбуз оказался спелым.

Андрей с Ясновым действительно пили чай с клубничным вареньем, но девушки им показались слишком скучными. Обе они учились в университете на философском факультете. Уходя, Андрей даже сказал:

— Вот и вправду неземная тоска.

Андрей протянул руку к столу, провел ладонью по льняной скатерти, нащупал пальцами пачку папирос, придвинул к себе, потом отыскал коробку спичек.

Он достал папиросу, сжал, и тут же резко бросил ее на стол, и оттолкнул от себя и пачку и спичечный коробок, но сделал это столь резко, что папиросы полетели через весь стол, на пол, и скатерть медленно поползла по столу вслед за ними.

Вошла мать.

— Тебе подать папиросы? — спросила она,

— Нет. Выбросить их.

— Но ты полчаса назад просил купить папирос!

— Я ошибся. Не надо. Я ошибся. Ошибся,— еще раз выдавил он.

— Ты хоть одну выкурил?

— Ни одной. Я ошибся.

— Какой ты, Андрей,— прошептала мать.

— Что ты говоришь?

— Уйти?

— Не знаю. ,,

— У мепя пирог в духовке. Он может подгореть.

— Конечно. Мне не скучно, мама. Это так. Пройдет.

Мать ушла…

Полковник Яснов испытал славу дважды. В первый раз в воздушном бою, в окрестностях Никополя, он, уже командир авиационного истребительного полка, сбил в течение сорока минут пять немецких самолетов — и маленькая золотая звездочка засверкала на его груди, и многие газеты печатали его портреты и описание боя.