"Жизнь, ты с целью мне дана!" (Пирогов) (очерк)

Пирогов поселился в университетском городе Гейдельберге. Квартиру для него сняли большую и удобную. С ним была жена; сыновья слушали курс в университете; старший избрал физику, младший пошел по гуманитарной части — сделался историком. Можно было жить безмятежно и наслаждаться жизнью. Развалиться на какой-нибудь удобной скамеечке в парке и дымить сигаркой в глубокое небо, опрокинутое над зелеными шелками рейнской долины. Или, постукивая тростью по седому камню мостовой, осматривать старинные замки. Или вести долгие беседы с мудрыми профессорами прославленного Гейдельбергского университета. Можно было жить безмятежно, ждать отчетов от молодых российских ученых, разбросан-ных чуть не по всей Европе, с тем чтобы, слегка просмотрев эти отчеты, запечатать их в конверт и отправить дальше, в Петербург, где их и слегка никто просматривать не станет. Но Пирогов терпеть не мог ждать. Он всегда успевал так много, потому что спешил делать.

Едва обосновавшись в Гейдельберге, он тотчас покинул тихий городок, сам помчался к завтрашним российским профессорам — в Италию, в Швейцарию, во Францию. За несколько месяцев он успел осмотреть двадцать пять зарубежных университетов, составить подробный доклад о занятиях каждого из профессорских кандидатов, приложив точные характеристики профессоров, у которых кандидаты работали. Одновременно он поставил целью изучить состояние высшего образования в разных странах, сопоставлял все, что там делается, с тем, что делается по этой же части в России, излагал свои наблюдения и выводы в обширных статьях, названных им "Письма из Гейдельберга". Пирогов даже тихий Гейдельберг превратил в трибуну, из своего далека, куда его упрятали подальше от глаз и ушей соотечественников, он ворвался в самую гущу обсуждения острейшего для отечества университетского вопроса.

Пирогова отдирали, отрывали от молодой, развивающейся России, ссылали прочь от нее, но он нашел ее в тихом Гейдельберге, которым власти пытались заменить ему сельцо Вишню. Он нашел ее, разъезжая по европейским городам, от одного воспитанника вверенного ему профессорского института к другому. "Юношеской горячностью к приобретению знаний он просто заражал нас", — скажет про Пирогова один из профессорских кандидатов. И товарищ его подтвердит: "Я еще не видывал человека столь человечного: так он прост и вместе глубок. Удивительнее всего, как человек таких лет и чинов мог сохраниться во всей чистоте…"

Власти, отставляя Пирогова, хотели оставить его во вчерашнем дне, сделать его вчерашним, но Пирогов всем существом своим принадлежал будущему и не умел жить, не отдавая себя ему.

От имени Руси развивающейся

Герой итальянского народа Джузеппе Гарибальди был ранен 29 августа 1862 года в бою на плато Аспромонте.

Отряд Гарибальди был невелик и утомлен долгими переходами. Утром 29-го гарибальдийцы набрели на картофельное поле и, прежде чем испечь в костре выкопанные клубни, поели немного сырых — так они были голодны. Около трех часов пополудни у подножия плато показался авангард королевских войск. Гарибальди велел своим отойти к вершине и занять позицию спиной к сосновому лесу, венчающему Аспромонте. Имея приказ полностью уничтожить отряд, королевские войска обрушились на него с необыкновенной яростью. Гарибальдийцы не хотели сдаваться, но поначалу не отвечали на выстрелы противника. "Я видел мой отчий дом, наполненный разбойниками, и схватился за оружие, чтобы их выгнать", — говорил Гарибальди про чужеземных захватчиков, но вместе он призывал своих воинов не обагрять себя братской кровью. Королевская пехота не страшилась испачкать руки в братской крови и наступала все ожесточеннее. Бойцы гарибальдийского правого фланга не выдержали, начали отвечать на выстрелы, а там перешли в атаку и отбросили противника. Гарибальди поспешил в гущу боя и, находясь между цепями сражавшихся, пытался остановить кровопролитие, за что, горько шутил он потом, был "вознагражден" двумя пулями — одной в левое бедро, другой в лодыжку правой ноги.

Раненый вождь был арестован, но буря протестов во всем мире заставила королевское правительство освободить его: он был отправлен полупленником в город Специю — здесь итальянские врачи, а затем приглашенные ими французские и английские хирурги взялись за его лечение.

Рана в лодыжке оказалась тяжелой и непонятной. В иные дни полтора-два десятка медиков собирались у постели Гарибальди, принуждали его корчиться от боли, скрипеть зубами, чтобы не застонать, не закричать, лезли в рану пальцами, вводили в нее зонд, но не могли определить даже то, что, казалось бы, всего проще — осталась ли пуля в ране. Самое легкое было отнять ногу, и, когда месяц и другой врачи без результата искали проклятую пулю, с ужасом ожидая заражения, нагноения, гангрены, разговоры об ампутации раздавались все громче. Но Гарибальди и слышать об этом не желал.