"Жизнь, ты с целью мне дана!" (Пирогов) (очерк)

Пирогов в своем порыжевшем балахоне ездит по округу, неказистый экипаж его хоть и прочен, но вроде бы не скор, а он неведомо как появляется то в одном городе, то почти тут же в другом, в местечках и селах, отделенных одно от другого десятками верст, всякий день Пирогов успевает наработать на год — в Петербурге на его докладах пишут: "Отложить до назначения нового попечителя".

Петербургские покровители ("Невыгодно, ваше величество, неудобно Пирогова увольнять!") пытаются помирить его с царем. Повод для свидания оказался не лучший — но что поделаешь, другого не нашлось! — совещание попечителей учебных округов, созванное в целях предотвращения студенческих волнений. Как они могли помириться, когда Пирогов добивался свобод для молодежи, а царь рассчитывал на полицию! Покровители просили Пирогова во время аудиенции если и не соглашаться, то хотя бы не спорить, всего лучше молчать, главное же — благодарить. Царь принимал его вместе с попечителем Харьковского учебного округа Зиновьевым.

Из письма Пирогова: "Представлялся государю и великому князю. Государь позвал еще и Зиновьева и толковал с нами целых ³/₄ часа; я ему лил чистую воду. Зиновьев начал благодарением за сделанный им выговор студентам во время его проезда через Харьков, — не стыдясь при мне сказать, что это подействовало благотворно. Жаль, что аудиенция не длилась еще часа; я бы тогда успел высказать все, — помогло ли бы, нет ли, — по крайней мере с плеч долой".

Но он и так успел высказать довольно.

18 марта 1861 года Пирогов был высочайше уволен с поста попечителя "по расстроенному здоровью".

Герцен писал в "Колоколе": "Отставка Н. И. Пирогова — одно из мерзейших дел России дураков против Руси развивающейся".

Человек и место

Пирогова провожали в отставку торжественными обедами, звучными речами, сочувственными телеграммами. Герцен писал: "Это было свершение великого долга, долга опасного, и потому хвала тому доблестному мужу, который вызвал такие чувства, и хвала тем благородным товарищам его, которые их не утаили".

Было у Пирогова на случай отступления приобретено стараниями практичной Александры Антоновны небольшое имение под Винницей с прелестным названием — Вишня.

Господский дом поставлен на холме. С холма видны убегающие вдаль поля, прорезанные узкой речкой с тем же именем — Вишня, неширокий длинный пруд у подножия. В пруду покачиваются перевернутые сады и хаты деревни Людвиговки, стоящей на противоположном берегу. Предчувствуя скорую отставку, Александра Антоновна загодя обживала понемногу новый дом; сам Николай Иванович тоже туда наведывался — первым делом устроил маленькую домашнюю лабораторию для исследования химического состава почвы — глядишь, выгонят, придется заделаться помещиком, растить хлеб.

Отслушав тосты и речи, Пирогов, привыкший думать и действовать на благо всей России, двинулся из Киева в сельцо Вишню. Тарантас с трудом пробивался в людском море. Следом тянулся длинный кортеж экипажей. На седьмой версте от Киева пироговский тарантас снова уперся в толпу. Снова речи, приветственные выкрики, слова прощания и надежды на скорое возвращение Николая Ивановича к великим делам, которых ждет от него Россия. Потом толпа стала редеть, сопровождающие экипажи понемногу отставать. Еще три-четыре версты, и он уже ехал один среди черных полей, с которых кое-где, белея в низинках, еще не сошел снег; в эти часы жизни у него не оставалось ничего, кроме самой жизни, которую он не умел не заполнять делом…

Известный педагог Ушинский писал, что каждый день такого человека, как Пирогов, потерянный для отечества, — величайшая, ничем не вознаградимая потеря. Так думал не один Ушинский. Пирогов, даже забившийся в свое имение, не был забыт, привлекал внимание и надежды Руси развивающейся. Эта Россия не желала обходиться без Пирогова.

Царю объясняли, что надо как-то почетно убрать великого профессора, на которого постоянно натыкаешься, как на табурет, стоящий посреди темной комнаты, что надо успокоить общество; наконец министр просвещения нашел Пирогову место — почетное, далекое и пустое. В ту пору возродился профессорский институт: тридцать молодых ученых послали совершенствоваться за границу; Пирогову предложили руководить их занятиями — собирать отчеты и докладывать по начальству. Не учли только, что для Пирогова пустого места не было: дело, которым он занимался, тотчас становилось необыкновенно важным и общественно значимым.

Ему в последний раз давали возможность казаться, но он опять сумел быть.