Жизнь Шаляпина. Триумф

Влас Дорошевич тоже был потрясен последними сценами оперы, особенно «Клятвой». Вспоминал, как осуждали Рубинштейна за то, что он из самого сильного места поэмы Лермонтова ничего не мог извлечь: ведь за десятки лет это место в опере почиталось слабейшим.

– Рубинштейн не справился с «Демоном», – говорили знатоки. – Ведь даже из «Клянусь я первым днем творенья» ничего не смог сделать!

Отрекся я от старой мести,
Отрекся я от гордых дум…

В этом полном трагического ужаса «отрекся» столько страдания. Какой вопль делает из этого Шаляпин. Вы слышите, как от души отдирают ее часть.

И публика слушала в изумлении:

– Неужели Рубинштейн действительно написал такую дивную вещь? Как же мы ее не слышали?

Увы! Первое представление «Демона» состоялось только в бенефисе Шаляпина.

Мы в первый раз видели лермонтовского Демона, в первый раз слышали рубинштейновского Демона, перед нами воплотился он во врубелевском внешнем образе.

«Артист, который сумел воплотить в себе то, что носилось в мечтах у гениального поэта, великого композитора, талантливого художника, – можно назвать такого артиста гениальным?» – так писал в своем отчете о спектакле Влас Дорошевич.

«Иначе как массовым сумасшествием нельзя было назвать то, что началось в театре, когда упал занавес. Рев, вой, крики, топот провожали меня до выходных дверей», – вспоминал Александр Серебров.

После спектакля друзья из ложи номер 13, Константин Коровин, другие приглашенные во главе, естественно, с Федором Шаляпиным поехали в ресторан отмечать историческое событие. Заняли отдельный кабинет, который заказан был заранее. Не успели приступить к первым тостам, как из соседнего кабинета, где уже, видимо, давно кутили, раздался неплохой мужской голос, запевший на мотив куплетов Мефистофеля:

Сто рублей за бенефис
Я за вход себе назначил,
Москвичей я одурачил,
Деньги все ко мне стеклись.

Хохот и шумные аплодисменты ничуть не помешали певцу продолжать:

Мой великий друг Максим
Заседал в отдельной ложе,
Полугорьких двое тоже
Заседали вместе с ним.
Мы дождались этой чести,
Потому что мы друзья,
Это все – одна семья,
Мы снимались даже вместе,
Чтоб москвич увидеть мог
Восемь пар смазных сапог.
Смазных сапог,
Восемь пар смазных сапог,
Смазных сапог, да!

Шаляпин нахмурился. Словно холодным душем окатили из соседнего кабинета. Уже пора привыкать к тому, что триумф в России всегда соседствует с мелкой завистью, мелочностью души так называемых театралов. Но даже эта пакость не испортила настроение Федора Ивановича, хотя и несколько подмочила ту радость, которую он только что пережил, создавая на людях образ Демона, над которым он так много работал. И почему москвичей он одурачил? Разве он не дал им неповторимое наслаждение своим пением, игрой, отдавая целиком себя, свою душу, нервы, свое сердце, наконец… Ведь несколько часов на сцене он жил жизнью Демона, его чувствами, переживаниями, муками, любовью и ее крушением… И вот некоторым людишкам запомнилось только одно – сто рублей на бенефис…

– Кто там? – спросил Шаляпин метрдотеля. И, заметив, что тот замялся, добавил: – Говори, говори, не выдам, ты ж меня знаешь.

– Артисты веселятся, а с ними купец Алексей Александрович Бахрушин, говорят, он создал театральный музей. Хороший господин, только вот…

– Ничего… Переживем… Господа! Я сейчас им отвечу, а тогда уж мы начнем по своей программе.

На земле весь род людской…

Все были ошеломлены мощью и красотой прозвучавших куплетов. Может, и Шаляпин никогда не исполнял их с такой страстью и гневом.

В соседнем кабинете раздались восторженные аплодисменты, а потом, как по мановению дирижерской палочки, затихли.

– Простите нас, Федор Иванович! – раздался виноватый голос певца, только что исполнившего куплеты, так задевшие великого артиста, отдавшего всю душу сегодняшнему спектаклю.

Бенефис продолжался в ресторане.

Но горький осадок от этих куплетов остался в душе. Почему отказался от приглашения в ресторан Михаил Васильевич Нестеров? Да и некоторые другие почтенные друзья его, как только узнавали, что будет Горький, Леонид Андреев, Скиталец, вдруг находили благовидный предлог и в последнюю минуту отказывались пойти и отметить бенефис, как до этого не раз бывало…

Что-то происходило в жизни. Что-то разделяло его друзей, а он готов был всех их обнять и соединить. Однако ничего из этого не получалось. И Федор Иванович в какой уж раз убедился в этом…