– А теперь еще больше будет горевать: «Святая Русь» получила золотую медаль первого класса, присужденную мне Комитетом Международной выставки в Мюнхене. Признаюсь, Федор, это меня обрадовало, как полная неожиданность. Появится, как мне сообщили, статья, иллюстрированная моими произведениями, и во французских журналах. В Лейпциге печатаются снимки с моих картин, что-то еще происходит вокруг моего имени. Все это я тебе рассказываю для того, чтобы ты знал, как трудно мне пробиваться сквозь толщу предвзятых мнений, господствующее среди которых, что я черносотенец… Большей глупости и не могли придумать. Я – русский художник, люблю Россию, русский народ, поклоняюсь своим идеалам, своему Богу.
– Да, я помню все разговоры в газетах вокруг твоих картин. Обвиняли тебя за то, что так и не смог написать русского Христа, что-то в нем не хватает, трепетности, что ли, или духовности.
Нестеров и Шаляпин вышли за пределы усадьбы, показался вид на речку Нерль. Рядом и за ними брела шаляпинская ватага: так хотелось им побыть с отцом, послушать красивого бородатого художника, который рисует царей и богов, как говорила им Иола Игнатьевна.
– Нет, Федор, чуточку не так… Не было равнодушных в оценке «Святой Руси», ее либо признавали, либо отрицали, любовь или вражду – вот что испытывали ко мне и моей картине любопытствующие зрители. И многие обрушились на образ Христа. Даже те, кто признавали мое творчество, указывали на мою неудачу, попытку изобразить русского Христа. Один из моих доброжелателей, Макс Волошин, поэт и художник, писал, что на картине он увидел лжеклассического Христа, которого мог бы написать и Сведомский, это не Христос, а манекен в эффектной позе, а за ним несколько трафаретных васнецовских старцев. И самое убийственное: «Нельзя найти достаточно плоских и напыщенных слов, чтобы передать всю театральность этого Христа». Неудачны и святые, в том числе и Сергий Радонежский. Отмечали и холодную чуждость во всем облике Христа, в его взгляде поверх голов, пришедших к нему, в безразличии опущенных рук. Много всякого говорили и писали о моих картинах… В этот спор вокруг моей картины включился и Лев Толстой, о мнении которого я узнал в Ясной Поляне. Картина Нестерова, сказал Толстой, – это панихида русского православия. Не знаю, не знаю… Может быть, Христос мне действительно не удался. Может быть, он у меня действительно оказался слишком властным и торжествующим. Я хотел показать его просто сильным не только духовно, но и телесно, никак не слабее тех людей, на которых он влиял. Я хотел прежде всего показать молящуюся Русь в ее великом разнообразии характеров и судеб, хотелось показать духовную и физическую красоту русского человека, его прекрасную многоликость. Не знаю, получилось…
– Что ты, Михаил Васильевич! Замечательная картина! Я помню ее до мелочей.
– Нет, Федор Иванович, я вижу, что слаба картина, ох как она слаба, нет в ней главного, образа Христа, того, кого я хотел изобразить. Вот и хочу написать новую картину – «Христиане», – вот и собираю по всей стране материалы, побывал на Волге, нашел там такие яркие типажи, да и волжские просторы так и просятся на картину. Героями картины будут не только примечательные простые люди из народа, но и русские знаменитости, яркие по своему христианскому веропониманию, в том числе Лев Толстой, Достоевский, Владимир Соловьев, возможно, и такие, как Федор Шаляпин…
– Куда там мне, комедианту, актеришке, – пошутил Шаляпин. – В «Святой Руси» Алекса Горький не уместился, а как он позировал в Нижнем Новгороде, оченно хотел попасть в картину, уж оченно она ему понравилась по замыслу твоему.
– Не уместился, Федор, не уместился. Ты прав, взламывал он своим присутствием весь замысел картины. Сейчас у него иные песни, совсем другая философия жизни, чем у моих героев, чем у меня самого.
– А его «Исповедь»? У него тоже герои ищут Бога, ищут веру, – настаивал на своем Шаляпин.