«Америка, Америка, только и слышишь про Америку, а все потому, что деньги там платят хорошие… А что деньги, сколько ни заработай, все мало, не хватает… К тому же и вторая семья возникает… Как от Маши отделаешься, если она так хочет ребенка от меня… Да и пусть, заработаю, хватит на всех, – думал взбодрившийся Шаляпин. – Плохо только, что неспокойно в мире, все острее возникают противоречия между странами, как бы не началась война. А все потому, что Россия сейчас действительно ослаблена почти пятилетней борьбой с внешними и внутренними врагами, как говорят знающие люди. «Хочу, могу погром организовать на 10 человек, хочу – на 100, хочу – на 10 ООО» – так заявлял один жандармский офицер, похваляясь своей силой и влиянием в обществе. А хорошо ли это? Где уж тут быть закону и порядку…»
Шаляпин застыл в нужном для художника положении, а мысли его отлетели далеко, перескакивая с одного места земного шара на другое… Вспоминались острые газетные статьи, разговоры серьезных деловых людей… За время отсутствия Шаляпина в России произошли чрезвычайные события, он сразу почувствовал, что въехал словно бы в другую страну, в которой торжествовали вновь консервативные круги, боровшиеся за стабильность, закон и порядок. Приняли новый закон о выборах, который серьезно ограничивает права революционно настроенных рабочих и крестьян. Даже в правительственных кругах этот закон называли «бесстыжим», но необходимым в интересах сохранения покоя в государстве.
В высших сферах, где Шаляпину приходилось бывать, одобряли действия Столыпина, сумевшего придать своей власти демократический характер. Он выступал на заседаниях Думы, вроде бы советовался с депутатами, полемизировал с крайними настроениями, уговаривал, призывал помнить об интересах России… Все говорили, что ему удалось спасти режим единовластия. Революция нанесла удар по самодержавию, никто уже с этим не спорит, как никто и не надеется, что монархическая власть останется неприкосновенной. Без Думы вообще нельзя, но народное представительство решили по возможности сузить, лишь господствующие классы получили широкие права и возможности. Разгон Второй Думы и принятие нового закона о выборах – это торжество власти над революцией… Хорошо ли это? Пришло ли в Россию затишье? Бурные парламентские выборы, эйфория демократических свобод вроде бы удовлетворили самых нетерпеливых… Все были довольны, а теперь бушевавшие страсти загнали внутрь, они там будут кипеть вплоть до очередного взрыва…
Многие его знакомые с каким-то непередаваемым удовольствием повторяли случайно вырвавшуюся у министра финансов В.Н. Коковцева фразу, оброненную в пылу полемики в Думе: «У нас, слава Богу, нет еще парламента». Думцы, мнившие себя парламентариями, возмутились, а Столыпин отнес эту фразу к «святым истинам». И знакомые подтверждали, что в России действительно нет еще настоящего парламентаризма. И все в один голос говорили, что революция ослабила Россию… Может, это как раз то, к чему стремились конкуренты в борьбе за мировое господство. Так ведь бывает и в жизни каждого человека… Войдет зубная боль – и нет силы, той прежней силы, которая несет человека по жизни, создает ему хорошее настроение… Как зубная боль вошла и революция в тело России, ослабела от этого страна… Разные люди сталкивались с Шаляпиным, но многие придерживались таких настроений, в открытую говорили за картами, в театре, в поездах… Повсюду, где ему приходилось бывать.