Жизнь Шаляпина. Триумф

Но нет, внутри все клокочет, он полон противоречивых страстей, они заливают его бесконечным потоком, сменяя одно за другим. До меня Олоферна показывали каким-то пещерным лохматым чудищем, но он не таков, он аристократ, он первый после Навуходоносора в Вавилонском царстве, он принадлежит к сильным духом и телом, блистает первозданной красотой, еще не испорченной ядом интеллектуальных размышлений. Он грозен, и гнев его объясним: тридцать дней он стоит и смотрит на жалкое иудейское гнездо, перед его мечом во прахе повержены властители и боги… А тут – непокорность… Есть чему подивиться. «Властители и боги у ног моих лежат» – вот что характеризует того, кого я сейчас рисую… Ну что? Получается?..

И Шаляпин показывает второй рисунок, только что созданный быстрыми движениями рук и таланта…

– Тот же Шаляпин, но уже с ассирийской бородой, нос чуть-чуть длиннее и прямее, широкими складками спадает восточное одеяние воина. Всего лишь несколько линий и точек, оставленных на бумаге, как в этот раз, помогают мне представить себя на сцене, почувствовать слияние внешнего образа с внутренним. И чем полнее это произойдет, тем глубже, точнее, правдивее получится образ на сцене. Воображение – одно из важнейших орудий художественного творчества. Вообразить – это и значит вдруг увидеть. Увидеть хорошо, ловко, правдиво. Внешний образ в целом, а затем в характерных деталях. Вот эти детали я и ищу в выражениях глаз, в позе, в жесте. А потому придет какая-то мысль, хватаю карандаш, кисть или уголь и набрасываю возникшее видение на чем попало – на бумаге, на стене, на скатерти, на меню в ресторанах, где попало и на чем попало. Это помогает мне запомнить найденное в разных позах. Нарисовал – уже в памяти навсегда… Спросишь – почему Олоферн показан в профиль… Да и на первом рисунке Шаляпин дан в профиль… Все дело в том, что на ассирийских барельефах все лица были изображены в профиль. И у меня возникла мысль: «А нельзя ли так сыграть Олоферна, провести его через все картины оперы, чтобы он все время представал бы в профильном изображении, то есть придать пластическому рисунку роли именно эту характерность линий… Понимаешь? Десять лет тому назад эта мысль пришла, Серов, Мамонтов и другие одобрили, так вот и играю до сих пор. Вроде бы показываю одну скульптуру за другой в соответствии с содержанием музыки, конечно…

– Я уже много раз любовался тобой, Федор, в Олоферне, еще в Мамонтовском театре я видел тебя, но тогда не смел подойти… Превосходный рисунок, необыкновенно талантливо и смело, в крайнем случае будешь рисовать в моих газетах…

– Можешь ли ты представить, что скажет Горький, если узнает, что я сотрудничаю с «Новым временем», даже тот факт, что я сижу в ресторане с «нововременцем», «реакционером», он не простит мне. Скажет: ренегат, предал революцию, революционные идеи. Так что, Юрочка, я уж лучше буду петь, а ты писать в своем «Новом времени». Кстати, очень талантливая газета, кое-что я просто с удовольствием читаю, особенно твои статьи. Ну как там поживает старик Суворин? О нем много хорошего рассказывал Антон Павлович Чехов. Вот кто уж слишком рано ушел от нас. И столько успел сделать…

Шаляпин был доволен произведенным впечатлением, Юрий Беляев все еще внимательно разглядывал рисунки, стараясь понять, как столь лаконичными средствами Федору Ивановичу удалось создать выразительное живое явление природы…

– Головин уговаривает меня позировать ему в костюме Олоферна… Палитра его богатая, придется согласиться, но времени нет, просто беда, хоть ночью позируй ему. – Столько безысходности послышалось в голосе Шаляпина при этом, что Беляев от души захохотал.

Шаляпин понял, над чем смеется Юрий Дмитриевич, и последовал за ним.

И – беседа пошла по новому кругу.

– Ты вспомнил, Федор, Горького и Суворина, на разных, дескать, они полюсах общественной жизни, по-разному думают, по-раз-ному живут. А ведь начинали-то они, в сущности, одинаково – с нуля.

– Говорят, Юрочка, вы все поклоняетесь старику Суворину? Боготворите? А его так ругают.

– Пусть ругают. Ему только больше славы и влияния. С ним министры считаются, советуются, боятся, заискивают… Придет время, когда его изучать будут, писать о нем книги.

– Сколотил себе состояние…