Жизнь Шаляпина. Триумф

– Потрясающе! В два часа ночи… И действительно, многое просто гениально в этой постановке, Владимир Иванович. Порой постановщик вроде бы увлекается чрезмерным великолепием, но тут же возникает что-то юмористическое, смешное, и это великолепие не кажется таким уж самодовлеющим. Роль Хлеба, Огня, Собаки временами очень тонко пронизана юмором, а посему вроде бы чересчур мистическая атмосфера окрашивается улыбкой, становится более человечной и понятной, возникает та детская чистота, которой, по всей видимости, и добивался автор. И весь спектакль идет весело, легко, без длиннот.

Может, разговор бы продолжался, может, появились бы другие персонажи прекрасного сновидения Федора Ивановича, но неумолимая Иола Игнатьевна решительно вошла в комнату, где величественно дремал ее знаменитый муж, и стала его будить. Федор Иванович проснулся.

– Ты знаешь, Иолочка, что-то необычное и потрясающее произошло со мной сегодня: как наяву разговаривал с Немировичем и Станиславским, да так явственно все помню, что подробно могу пересказать все от них услышанное. Поразительно!

– Ничего в этом поразительного нет, мы сейчас должны идти на юбилейные торжества во МХТ, вот и приснились тебе эти разговоры.

Шаляпин с удивлением посмотрел на Иолу: как точно она умеет разгадывать сны…

– Ты будешь еще репетировать послание Рахманинова или уже считаешь, что полностью готов к выступлению?

– Что-то ты уж больно строга ко мне сегодня. Улыбнись, Иолочка!

Федор Иванович подошел к роялю, перелистал послание Рахманинова, жившего в Дрездене, и совершенно успокоился: голос звучал превосходно, можно было собираться в театр на юбилейные торжества.

Зашел в детскую, поиграл с сыновьями и Татьянкой, поинтересовался, как идут занятия у Ирины и Лидии, которые уже бредили театром, разыгрывали, по словам Иолы Игнатьевны, целые сценки, в которые вовлекали младших детей. И удовлетворенный тем, что в доме все нормально, стал собираться на юбилей. Ясно, что там будет весь театральный мир…

Дружными аплодисментами встретили Шаляпина в Художественном театре. Федор Иванович, широко улыбаясь, крепко пожимал руки друзей, в изысканном поклоне целовал ручки знакомых дам, что-то смешное успевал сказать Иоле Игнатьевне, которая так давно ждала возможности развеять слухи о том, что муж совсем уехал от нее, бросил с пятью детьми.

И словно ждали только появления Федора Ивановича. Не успели Шаляпины занять свои места, как на сцену вышел Константин Сергеевич Станиславский и открыл торжественное заседание:

– Господа! Московское, петербургское и русское общество в течение десяти лет оказывало доверие Московскому Художественному театру и баловало его своим доверием. И сегодня вам угодно было придать нашему семейному юбилею более крупное общественное значение…

Один за другим выходили на сцену и приветствовали артистов и режиссеров полюбившегося театра; Немирович-Данченко, Качалов, Станиславский, Москвин читали приветственные телеграммы и поздравления с юбилеем. Гликерия Федотова, всем сердцем участвуя в торжестве, признавала, что «десятилетняя слава Художественного театра была «путеводною звездою для всех сценических деятелей». «Рождение Художественного театра – праздник всех русских актеров без различия школ и направлений. 14 октября – золотая дата», – говорилось в одной из телеграмм. «Труден был путь, который прошли вы от бедной «Чайки» нашей трудной жизни до великого порога царства, где обитает «Синяя птица», крылатый образ, символизирующий Правду, Красоту и Знание, но вы свершили его. Идите же дальше, вступайте в это царство, и вы найдете синюю птицу искусства, а когда найдете, дайте ее нам, потому что она нам нужна, чтобы мы были счастливы» – так писали благодарные зрители. «Поставь новую веху и снова в путь, опять доверь себя твоим вожатым – гениальной фантазии вечно юного Константина Сергеевича и здоровому эстетизму Владимира Ивановича. Горячий привет моей родине, моим учителям, моим друзьям, моим врагам, счастья в новом пути!» – приветствовал Всеволод Мейерхольд. Скорбную ноту внесла Ермолова, напомнившая в телеграмме о смерти главного режиссера Малого театра Александра Павловича Ленского: «Наше горе мешает разделить ваш праздник, дорогие товарищи, примите искренний горячий привет и самые лучшие пожелания»…

Поток приветствий казался нескончаемым. Некоторые так волновались, что не могли сдержать слез, вытаскивали платки и, не стесняясь, вытирали восторженные слезы. Не раз Владимир Иванович и Константин Сергеевич тоже лезли в карман за платочком, чтобы смахнуть набежавшую от волнения слезу. Наконец попросили на сцену Шаляпина.

– Дорогие друзья и сотрудники, вы, славные юбиляры! Во-первых, позвольте поздравить вас с великим торжеством вашего десятилетия, а во-вторых, позвольте поблагодарить от чистого сердца, от чистой души за все художественные наслаждения, которые вы так щедро дарили всем и, между прочим, мне, и, в-третьих, позвольте пропеть, именно пропеть, письмо моего друга Рахманинова, адресованное на имя Константина Сергеевича Станиславского.