Жизнь Шаляпина. Триумф

Конечно, Шаляпин разговаривал и со Станиславским, и с Немировичем-Данченко, оба восторженно встречали его и подолгу не отпускали, заставляя его рассказывать о своих поездках и впечатлениях. Но как они были различны, хотя и того и другого Шаляпин выслушивал с удовольствием, зная об их разногласиях.

– Говорят, Константин Сергеевич, вы долго работали над «Синей птицей»? Изумительный спектакль, что-то совершенно новое и невероятное на нашей отечественной сцене. Пожалуй, никому не удавалось передать на сцене мудрость и иронию жизни в таких чудесных формах. Я получил огромное удовольствие… Спасибо вам, – поблагодарил Шаляпин Станиславского, зайдя к нему в кабинет директора.

– Вы случайно застали меня в кабинете директора, Федор Иванович, – просто сказал Станиславский. – Я редко здесь бываю… Что-то происходит нехорошее в нашем театре. Слишком много недовольных, завелись интриги, начались скандалы, подсиживания. Актеры могут опоздать на репетиции, заведующий бутафорской частью вообще не прийти, а ведь он – неотъемлемая часть общей работы, да и с Владимиром Ивановичем у меня постоянные стычки по тем или иным вопросам. Вот ставил он «Бориса Годунова», эта тема близка вам, вы поймете характер наших разногласий. Обычно мы не вмешиваемся в постановки друг друга, знаем, что видение спектакля у нас разное. Но я как актер занят в его спектаклях. И вот на этот раз он предложил мне играть Бориса Годунова… Чудная роль, вживаюсь в характер исторического деятеля, перечитываю исторические хроники, ищу костюмы, хочу понять другие персонажи. И вот репетиции начались… Вы знаете, Федор Иванович, я люблю все стили, все направления искусства, но я требую одного: каждый миг творчества должен быть вечно новым для творца, должен быть пережит заново, со всею искренностью и упоением… Но не могу спокойно видеть, как подавляется мое представление о действующих лицах и на моих глазах вылепляется нечто противоположное или, во всяком случае, нечто схематичное.

– Надо ставить пьесы, как они написаны, а не выдумывать, как это делают Мейерхольд и Санин, не зря ж Комиссаржевская, в сущности, прогнала Мейерхольда из своего театра, когда она увидела, что его режиссерские искания чужды ее творчеству, что они по-разному смотрят на задачи искусства, – задумчиво сказал Федор Иванович.

– Нет, нет, Федор Иванович, у нас в театре – совсем иной случай. Вера Федоровна, не согласная с творческими позициями Мейерхольда, имела право удалить его из своего театра. Принципиальное несогласие артистов в задачах и стремлениях искусства – это важное препятствие для совместной работы. Если художники не находят в своей душе уступок, тогда надо уходить, нельзя творить против воли. При всяком творчестве можно убеждать, но нельзя насиловать. Я понимаю тех критиков, которые упрекают Мейерхольда за то, что он «налагает на театр железные кандалы». И вот я спрашиваю, можно ли актерам, свободным творческим индивидуальностям, все время чувствовать на себе эти железные кандалы?

– Я их чувствовал только в начале своей карьеры, но очень скоро, с помощью Мамонтова, Врубеля, Кости Коровина, не могу перечислить всех моих друзей, с помощью которых научился сбрасывать эти кандалы, – радостно поддержал Шаляпин Станиславского.

– Так вот… Владимир Иванович начинает репетиции «Бориса» и сразу чувствуется, что он загоняет всех нас в свою превосходно выстроенную и снабженную всем необходимым комнатушку. Берите и ешьте, но мне хочется самому подумать, где мне развернуть мой характер… В этой комнатушке или выйти на простор Дворцовой площади. И главное в том, что я хочу сам найти изобразительные средства, с помощью которых я должен представить своего героя зрителям. Владимир Иванович увидел в Самозванце, в гениальном Гришке Отрепьеве, воскресшего Дмитрия, «светлый мстительный рок, пронесшийся над головой Бориса», а мне кажется, что Самозванец – это бравый, талантливый, энергичный, ловкий актер. И если б только по этому поводу возникали у нас разногласия. Вот еще один пример. Владимир Иванович ведет репетицию девятой картины – «Царские палаты», я увидел, что все делает он не так, как я вижу эти сцены. Но стоит мне сделать замечания, как тут же возникает спор. Как же можно выпускать такой спектакль, когда неверно толкуются образы, естественно, я возражал против постановки в таком виде. Но что я могу поделать, Федор Иванович, я с глубокой душевной болью писал заявление господам пайщикам театра, чтоб освободили они меня от обязанностей и звания директора ввиду того, что эти обязанности по моей же вине сведены к нулю, но правление пайщиков, в том числе и Немирович, промолчало… Так что вот и не знаю, что делать… Сегодня случайно забрел в свой кабинет… Рад с вами повидаться…