К роялю подошел неизменный друг и аккомпаниатор в концертах Арсений Николаевич Корещенко.
«– Дорогой Константин Сергеевич! – мощно начал Федор Иванович церковный мотив «Многие лета». – Я поздравляю Вас от чистого сердца, от самой души. За эти десять лет Вы шли вперед, все вперед и нашли «Си-н-ню-ю пти-цу».
В эту медленно текущую мелодию, прозвучавшую торжественно, с большим чувством, неожиданно ворвалась игривая полька из музыки Саца к «Синей птице».
«– Она Ваша лучшая победа! Теперь я очень сожалею, что я не в Москве, что я не могу вместе со всеми Вас чествовать, Вам хлопать, кричать Вам на все лады: «Браво, браво, браво!» И желать Вам многая лета, многая лета, многая лета! Прошу Вас передать всей труппе мой привет, мой душевный привет. Ваш Сергей Рахманинов. Дрезден. Четырнадцатого октября тысяча девятьсот восьмого года. Постскриптум. Жена моя мне вторит…»
Буря оваций долго не смолкала. Аплодисменты стихли только тогда, когда растроганные Станиславский и Немирович-Данченко со слезами на глазах попросили Федора Ивановича повторить это приветствие.
– Вот как изворачиваются талантливые люди! – широко улыбаясь, сказал Шаляпин. – Арсений Николаевич, давай начинай…
Шаляпин сел на свое место. Торжественное собрание продолжалось.
Наконец с благодарственным словом выступил Станиславский:
– …Низко кланяемся Москве, Петербургу и русскому обществу с чувством глубокого почтения и благодарности. Низко кланяемся всем уважаемым представителям учреждений, обществ и корпораций и частным лицам, почтившим нас сегодня приветствиями. Низко кланяемся и Московскому литературно-художествен-ному кружку и членам комиссии по организации сегодняшнего торжества, принявшим на себя его инициативу и осуществление…
Московский Художественный театр возник не для того, чтобы разрушить прекрасное старое, но для того, чтоб посильно продолжать его.
Прекраснее всего в русском искусстве – завет, который мы помним, оставленный нам Щепкиным: «Берите образцы из жизни и природы». Они дают неисчерпаемый материал для творчества артиста. Этот материал разнообразен, как сама жизнь, он прекрасен и прост, как сама природа.
Наш театр при своем возникновении поставил себе целью завет М.С. Щепкина и тем самым вступил в борьбу со всем ложным в искусстве. Поэтому естественно, что мы прежде всего стремились изгнать из нашего театра – «театр».
Но стремиться к цели еще не значит достигнуть ее.
Десятилетняя работа театра нашего – беспрерывный ряд исканий, ошибок, увлечений, отчаяний и новых надежд, о которых не знает зритель…
Сначала Федор Иванович внимательно слушал, но потом, довольный своим успешным выступлением, он хотел что-то веселенькое рассказать Иоле, но, повернувшись к ней, встретил холодный, отчужденный взгляд, сразу остыл, медленно повернулся на место и задумался: «Неужто догадывается о существовании Маши… Кто-то брякнул, вот и дуется… Вроде бы все нормально, встретила, все хорошо, но врать не умеет, лукавить, сдерживать себя тоже, вот и думай, переживай, знает ли… Тут пятеро, а там, в Питере, скоро родит… Хоть разорвись… А Костенька-то прав: не так-то просто добиться успеха новому театру, доказать свое право на существование…»
– Результат наших первых опытов наглядно показал нам, что простота, о которой мы мечтали, имеет различную ценность и происхождение. – Шаляпин оторвался от своих раздумий и вслушался в то, что говорил Станиславский. – Так, например, существует простота бедной фантазии. Ее порождают банальность, безвкусие и художественная близорукость. Но есть иная простота. Простота богатой фантазии. Она легко парит среди широких горизонтов, она питается здоровой пищей, добываемой из жизни и природы. Это простота свободного духа, убежденного в своей цели и уверенного в своей силе. Такая простота дается упорной работой, систематическим развитием и совершенной артистической техникой…