Жизнь Шаляпина. Триумф

– Да подвернул чуток во время спектакля, а нога и распухла. Но ничего, все прошло… Дорогой мой, ради Бога, прошу я его, как можно скорее приезжайте ко мне и покажите хоть какой-нибудь рисуночек Мефисто. Ну, как вы думаете? Через три дня мне отправляться в Италию, а ничего нет. А мне ужасно хотелось с ним переговорить, хотя бы на словах примерить костюм, дать путные объяснения портному. Ведь эскизы – это ж не костюм еще. Отчаянию моему не было конца.

– А раньше-то о чем вы думали, Федор Иванович? – строго сказал Стасов. – Ведь год почти прошел, как вы получили приглашение.

– О-о, не ругайте меня, Владимир Васильевич! Если б вы знали, как терзают меня своими приглашениями то туда, то сюда, просто хоть разорвись, а будь во всех этих местах. Головин-то, конечно, не подвел, тут же приехал, привез эскизы, подробно рассказал он, как делать костюмы, какую материю и какие краски употребить. Поговорили о моем гриме… А вот Коровин привез свои эскизы в последнюю, можно сказать, минуту.

Стасов всплеснул руками, словно бы осуждая неверных товарищей, на которых положился Федор Иванович:

– Да-a, Федор Иванович, странный мы, русские, народ, все в последнюю минуту, все в последнюю минуту, нет, чтоб…

– Нет, нет! Вы правы, такие уж мы… Но успокоило меня то, что итальянцы оказались и вовсе необязательными: я им передал эскизы, они пообещали сделать. А пока мы репетировали, выяснилось, что костюмы приготовить они не успевают, отговорившись тем, что не было достаточного времени, поздно я им передал эскизы. Я был страшно недоволен, огорчен, думал даже разорвать контракт, но итальянцы, такие славные ребята, бросились все уговаривать меня, убеждать, что костюмы будут соответствовать эпохе, будут красивы и художественны. Ну, убедили, поверил. А когда поставили декорации, то я ужаснулся увиденному, и вы поняли бы мое удивление – декорации были олеографического стиля по тонам и письму. Я был возмущен до глубины души. Как же так? Вы пригласили меня ставить оперу, я заказал эскизы декораций и костюмов тем художникам, которых люблю и которым верю, они выполнили эту работу превосходно, осталось только по их эскизам написать декорации и сшить костюмы. И что же? Отказываюсь ставить свое имя как постановщика. Ну, Владимир Васильевич, вы знаете итальянцев, подняли такой шум, гам, уговаривая меня, что декорации превосходно сделаны, а директор произнес такую извинительную речь, что мне ничего не оставалось, как пойти на попятную. Оказалось, что художники-декораторы театра обиделись на директора, предложившего им писать декорации по чужим эскизам, хотели даже отказаться от службы в театре, заявив, что «мы, мол, видали виды и писали декорации в самых лучших театрах Европы». Ох, как я рассвирепел! Жалкие мещанишки, бедняги, верующие, что ничего не может быть лучше, чем все театры Европы.

– Ну и что?

– А что делать, Владимир Васильевич? Пришлось петь в таких «конфетках». Хорошо, что милый Саша Головин успел сделать мой костюм, который положительно произвел большое впечатление на итальянцев.

– А вы что? Возили с собой свой костюм?

– Я давно понял, что свой костюм нужно иметь всегда при себе. То багаж вовремя не придет, то потеряют… Нет, я уж решил свой костюм иметь всегда при себе, а то постоянно возникают недоразумения. Плохо только, что я не показал замечательные декорации милого Кости Коровина.

– А нужно ли?

– Как еще было нужно! Так нужно! Я знаю, Владимир Васильевич, вы недолюбливаете моих друзей-художников…

– Ну почему же! Люблю Репина, Серова, многих люблю, а вот некоторых мазил действительно не люблю. Но что же дальше-то? Не томите старика.

– Посмотрел я первые репетиции, Владимир Васильевич, и ужаснулся: как стояли столбами на сцене несколько лет тому назад, так и стоят, лишь голоса хорошие. Никакого движения на сцене, как будто опера идет в концертном исполнении. А уж о чувствах, переживаниях и говорить не приходится. Боюсь, что некоторые участники имени Гёте не слышали, настолько они невежественны. А что не читали его «Фауста», и сомнений не возникало, знают слова своей роли, споют, и все… Ох и намучился я с ними. Знал ведь, что от итальянских артистов не надо ждать чего-нибудь глубокого, но все-таки был ужасно раздосадован, увидев и услышав их на первых же репетициях. Голоса хорошие, но играть свою роль на сцене совершенно не умеют. Актеров и хористов я, как мог за столь короткое время, намуштровал, так что все-таки «Фауст» в смысле движений был очень хорош, но не более. И как они меня благодарили, почувствовав, что спектакль можно сделать живым действом, более ярким. И в этом отношении итальянцы резко отличаются от наших артистов, петербургских и московских, которые, что им ни посоветуй, даже дельное и нужное для общего спектакля, тут же обижаются, говоря, что Шаляпин пришел учить их. А как же не учить, если элементарных правил театра не соблюдают. Скучно ведь на оперной сцене, если не играть свою роль, а лишь петь те или иные фразы.

– Что-то, Федор Иванович, вы о себе ничего не расскажете. Все об итальянцах…