Жизнь Пушкина

Геккерен получил это письмо 25 января днем, когда он собирался ехать на обед к графу Г. А. Строганову[1210], который приходился двоюродным дядей Наталье Николаевне. Этот бывший посланник при испанском дворе считался в свое время большим донжуаном и знатоком кодекса чести. Геккерен решил с ним посоветоваться. Граф Строганов сказал, что неслыханные оскорбления обязывают к дуэли. Драться должен Дантес, так как Геккерен лишен этой возможности по своему положению посланника. В тот же день к вечеру д'Аршиак вручил Пушкину письмо Геккерена и сообщил о вызове Дантеса. Пушкин принял вызов. Но надо было позаботиться о секунданте, а Соллогуба в Петербурге не было, и Пушкин недоумевал, кого пригласить, потому что боялся каких-нибудь новых отсрочек и препятствий для поединка. Д'Аршиак ждал свидания с секундантом Пушкина после одиннадцати часов вечера на балу у графа Разумовского[1211]. Пушкин надеялся встретить там Артура Меджниса[1212], «долгоносого англичанина», прозванного perroquet malade (больным попугаем), человека очень порядочного, одного из секретарей великобританского посольства. Поэт пригласил его быть секундантом на поединке. Тот согласился переговорить с д'Аршиаком в надежде уладить дело мирно, но из этой наивной попытки ничего не вышло, и он в два часа ночи прислал Пушкину письмо с отказом от роли секунданта. А между тем в десять часов утра д'Аршиак прислал письмо, требуя назначить время для скорейших переговоров с секундантом Пушкина. В досаде на неудачно сложившиеся обстоятельства Пушкин ответил д'Аршиаку, что он предлагает противнику самому выбирать второго секунданта, а ему, Пушкину, все равно, кто это будет, хотя бы егерь (chasseur). По нашим русским обычаям этого достаточно… Этот высокомерный и саркастический тон был оскорбителен и для Дантеса, и для его секунданта, а само предложение Пушкина явно нарушало дуэльный кодекс. Но поэту было не до формальностей. Он только горел нетерпением покончить так или иначе с ничтожным противником, чтобы предпринимать что-то иное, более важное, им задуманное. Д'Аршиак, обиженный иронией поэта, немедленно ответил, что секунданта Пушкин обязан выбрать сам, если он не отказывается от дуэли. Но к моменту получения этой записки от француза у Пушкина был уже секундант. Это был Константин Карлович Данзас, подполковник инженерной команды, лицейский товарищ Пушкина, человек морально безупречный и верный приятель поэта. Кажется, он случайно зашел к Пушкину в это утро, но к двенадцати часам дня дело уже было улажено. Письмо д'Аршиака было уже лишним. В час дня Пушкин вместе с Данзасом были во французском посольстве. Здесь, в присутствии д'Аршиака, Пушкин посвятил Данзаса в историю вызова и прочел копию своего письма Геккерену. Потом он уехал, оставив секундантов для выяснения условий поединка. Условия были такие: противники начинают сходиться с интервала в двадцать шагов; барьер равен десяти шагам: время поединка пятый час дня; место — за Комендантской дачей…

В четыре часа Пушкин и Данзас встретились в кондитерской Вольфа[1213]. Оттуда они поехали в санях к Троицкому мосту.

VII

Друзья и знакомые, видевшие Пушкина в последние два дня накануне поединка, свидетельствуют в один голос, что Пушкин был бодр и спокоен. О возможной дуэли знали три лица — Александра Николаевна Гончарова, Евпраксия Николаевна Вревская, которая в эти дни жила в Петербурге у своей сестры А. Н. Вульф, и, наконец, княгиня В. Ф. Вяземская. Александрина, обожавшая поэта, хранила тайну, потому что, очевидно, того хотел Пушкин. Евпраксия Николаевна была чужой человек для друзей Пушкина. А Вера Федоровна узнала о дуэли слишком поздно, когда предотвратить ее не было никакой возможности.

Пушкин ничем не обнаруживал своего волнения. Послав письмо Геккерену, он как будто сбросил с себя тяжесть, которую влачил с 21 ноября, когда он сочинил первый проект письма. Утром 27 января, когда не ладились дела с секундантом и д'Аршиак посылал поэту свои настойчивые записки, Пушкин все-таки казался окружающим совершенно спокойным. В день дуэли поэт встал в восемь часов утра, ходил по кабинету и что-то весело напевал. В это утро он работал над материалами по истории Петра I[1214], занимался делами «Современника» и успел написать письмо А. О. Ишимовой[1215]. Он поручал ей перевести для журнала некоторые пьесы Барри Корнуолла[1216]. Это было последнее письмо поэта.