Жизнь Пушкина

Но Наталья Николаевна вела себя, как провинциальная девчонка. Ее дочь. А. П. Арапова, уверяла в своих записках, что будто бы Дантес для каких-то загадочных объяснений уговорил Наталью Николаевну приехать в квартиру Идалии Григорьевны Полетика, что будто бы ротмистр П. П. Ланской (будущий муж Натальи Николаевны) дежурил у парадного подъезда, охраняя дом свидания, что сама Полетика уехала, оставив парочку наедине, и что Дантес воспользовался обстановкой и шантажировал красавицу, требуя взаимности. Можно было бы не верить такой врунье, как А. П. Арапова, но, к сожалению, княгиня В. Ф. Вяземская, будучи старушкой, нечто вроде этого сообщала П. И. Бартеневу. «Пушкина рассказывала княгине Вяземской и мужу, — записал Бартенев[1209], — что, когда она осталась с глазу на глаз с Геккереном, тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастью, ничего не подозревавшая дочь хозяйки дома явилась в комнату и гостья бросилась к ней…» Этот рассказ находится в прямом противоречии с рассказом Андрея Карамзина. Он встретил в Баден-Бадене летом 1837 года Жоржа Дантеса и писал об этой встрече своей матери, которую так уважал и любил поэт: «Всего более и всего сильнее отвергает он малейшее отношение к Наталье Николаевне после обручения с сестрою ее и настаивал на том, что второй вызов a ete comme une tuile qui lui est tombee sur la tete…» («как черепица с крыши, которая упала ему на голову…»).

Иные думают, что поводом для последнего страшного письма Геккерену послужило как раз это тайное свидание, Дантеса с Натальей Николаевной, но, кажется, повод был другой. Арапова уверяет, что Пушкин узнал об этом свидании из нового анонимного письма, автор которого открыл поэту секрет Натальи Николаевны, но, не говоря уже о малой достоверности самого факта свидания, приходится считаться с убеждением самого Пушкина, что главный враг вовсе не Дантес. Нет, поэт не забыл жестокого и подлого намека анонимного пасквиля. Ложное положение Пушкина в отношениях с царем оставалось таким же. Канкрин, между прочим, отверг предложение Пушкина погасить имением его долг казне. Над поэтом по-прежнему тяготели царские «милости». Он по-прежнему был камер-юнкером, как Иосиф Борх, и мужем красавицы, благосклонности коей добивается царь. Ему по-прежнему угрожала репутация «заместителя» рогоносца Нарышкина.

Дерзкие ухаживания Дантеса — одна из многочисленных провокаций кружка Геккерена — Нессельроде. За этими «адскими интригами», как выражались загадочно друзья Пушкина, скрывался недосягаемый претендент на честь Натальи Николаевны.

Его настойчиво искал Пушкин. Свидание с царем 23 ноября в присутствии Бенкендорфа ничего не выяснило. Только 25 января удалось Пушкину встретиться еще раз со своим коронованным соперником. В своих воспоминаниях барон М. А. Корф приводит рассказ самого императора об этой роковой встрече. Вот что говорил царь о Пушкине: «Под конец его жизни, встречаясь очень часто с его женою, которую я искренно любил и теперь люблю, как очень хорошую и добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах, которым ее красота подвергает ее в обществе, я советовал ей быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию, сколько для себя самой, столько и для счастья мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала об этом мужу, потому что, встретясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. «Разве ты мог ожидать от меня другого?» — спросил я его. «Не только мог, государь, но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моей женою…»Зачем царю понадобилось сообщать барону Корфу такой странный разговор с поэтом? Не потому ли, что он чувствовал потребность как-то объясниться и оправдаться, сознавая, что в глазах современников и в глазах будущих поколений он замешан в деле убийства поэта. Свое сообщение царь изложил довольно хитро, но не очень правдоподобно. Николай Павлович Романов в роли добродетельного духовника, оберегающего честь Пушкина, не внушает к себе ни малейшего доверия. Ответ поэта прямой вызов царю. Только Пушкин мог решиться на такую опасную откровенность. Да, он, Пушкин, мог ожидать от царя чего угодно, только не «добрых советов» Наталье Николаевне. Пушкин совершенно откровенен. «Я и вас самих подозревал в ухаживании за моей женою…» Иными словами: «Не хотите ли вы, государь, навязать мне роль заместителя Нарышкина? Берегитесь! Хотя вы и самодержавный владыка, но я скорее умру, чем позволю вам посягать на мою честь…» Николай Павлович был человек неглупый и, конечно, прекрасно понял смысл пушкинской откровенности. Недаром спустя одиннадцать лет он все еще помнил гордые слова поэта.