Жизнь после жизни

— За любовь к европейской культуре, — фыркнула Муравьева. — Гале, видите ли, казалось, что вся европейская культура — это одна сплошная порнография. Хотя что она понимала? У нее на все была одна присказка: «Вот в русской живописи все целомудренно, никаких голых баб, а у этих ваших Рубенсов один блуд на уме». Да она ни одного имени, кроме Рубенса, не знала! И такая вот недалекая бабенка умудрилась влюбиться в нашего Валерия Васильевича. Просто прохода ему не давала, стоило ему появиться — и Галя тут как тут. Не знаю, как он, бедненький, это терпел. Вы только подумайте, он такой спокойный, вежливый, надежный, порядочный, вдовец, приличный во всех отношениях человек, если вы понимаете, что я имею в виду, он умеет ценить европейский образ жизни и европейскую культуру, а что Галя про него говорила?

— И что же? — живо заинтересовалась Настя.

— Что у него есть темное пятно в виде эмиграции, он Родину предал и променял на сладкий заграничный пирожок, но осознал, что черный русский хлебушек ему милее, значит, еще не все потеряно и его можно перевоспитать. Вы можете себе представить? Она, понимаете ли, имела на него виды и считала, что из нашего Валерия Васильевича может слепить для себя подходящего мужа. Тоже мне, невеста! Где Валерий Васильевич и где — Галя! Их даже на одну доску ставить нельзя.

«Ну конечно, — подумала Настя, быстро записывая за Муравьевой, — Корягину на одну доску с Полосухиным ставить нельзя, а тебя, значит, можно».

— Чем же она могла так сильно кого-то разозлить, что ее убили?

— Ой, я вас умоляю! — Муравьева картинно воздела руки к потолку, попутно поправив кокетливым жестом прядь волос над ухом. — Галя была обманщицей и интриганкой. Знаете, у нее была квартирантка, так Галя уверяла, что не берет с нее денег, а я уверена, что она врала. Брала она деньги, а перед нами прикидывалась бескорыстной, чтобы Валерию Васильевичу понравиться. Она ведь и серьезных людей обмануть могла. Вот я вам один случай расскажу…

…Собирались праздновать день рождения Елены Станиславовны, которая организовала угощение, надела свой лучший наряд и записалась к парикмахеру на прическу. Тамарочка-то работает в усадьбе всего полгода, а парикмахерская здесь с самого начала была, только другой мастер работал, попроще, конечно, чем Тамарочка, но тоже очень приятная была женщина. Так вот, Елена Станиславовна сделала все для того, чтобы в день своего рождения поразить окружающих своей красотой и элегантностью. И вдруг к ней подошла Галина Ильинична и сказала, что Муравьеву ищет сам Андрей Сергеевич. Муравьева переполошилась, она была уверена, что Бегорский ищет ее, чтобы лично поздравить и вручить подарок. Она помчалась на второй этаж к его кабинету, но дверь была заперта. Она кинулась к Верочке, главному бухгалтеру, но Верочка сказала, что Андрей Сергеевич минут двадцать назад уехал в Москву. Елена Станиславовна не поверила и решила, что Верочка что-то путает, потому что Галина Ильинична всего десять минут назад сказала, что Бегорский ее ищет. Она истово металась по всей усадьбе, заглядывала во все помещения, спрашивала о Бегорском всех, кого встречала на своем пути. Наконец, она догадалась добежать до боковых ворот, через которые въезжали и выезжали машины, и задать вопрос охраннику, который изумленно поднял брови и вполне авторитетно подтвердил информацию Верочки, дескать, хозяин действительно уехал. К тому времени — уже час назад. Тут взмыленная Елена Станиславовна вспомнила про запись к парикмахеру, метнулась в салон, но в кресле гордо восседала Галина Ильинична, которой уже делали прическу. Парикмахер растерянно стала объяснять, что у нее на сегодня полная запись, даже журнал показывала Елене Станиславовне, и в другое время она именинницу принять никак не сможет, а Галину Ильиничну она взяла на стрижку и укладку только потому, что Муравьева вовремя не пришла. Так и вышло, что на своем дне рождения Елена Станиславовна была без прически, с непрокрашенными и неуложенными волосами, а «эта гадина» красовалась с новой стрижкой и нарядной укладкой.

— Но это ее, конечно, не спасло, — продолжала свою горестную повесть Елена Станиславовна, — даже с новой стрижкой она выглядела чудовищно, если вы понимаете, что я имею в виду. Ну вы только представьте себе мордастую, грудастую бабищу, крупную, с огромной задницей, горластую. Это же ужас какой-то! А прическа? Это она назло мне сделала стрижку и укладку, а так-то она ходила с сединой, волосы не красила, заколет их на затылке пластмассовой гребенкой — и вперед. Пластмассовой гребенкой! И где она только ее откопала, по-моему, эти гребенки носили во времена наших бабушек. А как она одевалась? Пиджаки с юбками и блузками, вы можете себе представить? И совершенно ужасные туфли, больше похожие на галоши.

— Может быть, у нее болели ноги? — осторожно предположила Настя, желая хоть чем-то защитить несчастную, безжалостно убитую женщину.