Жизнь после "Жары"

— Значит, выходит, что ты ей оказал медвежью услугу, — сделала вывод Олива, — Встречаться с человеком из жалости, не из любви, но из желания только помочь — всё равно, что нищему подавать. Жалость унижает — я тебе это говорю, потому что знаю на собственном примере. Думаешь, человек тебе за это будет благодарен?

— Может быть, в чём-то ты и права… — помолчав, сказал Ярпен, — Но не мог я допустить того, чтобы человек сам себя ценить перестал.

— Знаешь, я считаю, что уж коли ты начал принимать участие в чужой судьбе, то участвуй в ней до конца, или же не участвуй вообще, — сказала Олива, — Зачем же надо было начинать с ней встречаться, чтобы потом бросить её?

— Я не бросал её, — ответил Ярпен, — Она ушла от меня сама.

— Не все женщины уходят для того, чтобы уйти. Многие уходят для того, чтобы их вернули…

— Может быть. Но я не стал её удерживать, — сказал он, — Главное, что это было её решение. Слава Богу, теперь у Регины всё хорошо, она нашла себе молодого человека, и я искренне рад за неё…

— Всё равно я этого не в силах понять, — Олива пожала плечами, — Завязывать кратковременные отношения с человеком, а потом просто взять и сплавить его, как бревно по волнам. Я считаю, если не умеешь любить — незачем и встречаться.

— Никто не может сказать, умеет он любить или нет, — возразил Ярпен, — Любовь вообще вещь очень хрупкая. Знаешь, Олив, ведь бывает и так: любишь ты, допустим, человека... Ну, вернее, тебе кажется, что ты его, то есть её, любишь и жить без неё не можешь... А потом какая-то мелочь, которую можно было и не заметить, вдруг выплывает — и всё, к тебе приходит осознание того, что ты этого человека больше не любишь. Да и не любил никогда, наверное...

— Ну да, понимаю... Не вынесла душа поэта, — хмыкнула Олива, — Нет, я тоже, конечно, эстет, и мне вовсе не нравится такая грубая проза жизни как скверный запах изо рта и тому подобное. Но, тем не менее, взять хоть Салтыкова — он был явно не красавец, и пахло от него далеко не яблоками и молоком — а, видишь...

Ярпен взял её руку в свою.

— Олив, забудь про Салтыкова. Ты сама только что сказала: он был. Теперь его нет; это прошлое...

— Да... — она безнадёжно махнула рукой, — А в настоящем что?

Ярпен подавил вздох и уставился ей в глаза долгим, немигающим взглядом.

— Что? — смутилась Олива.

— Ничего. Просто...

Олива почувствовала, что устала от этого пресного и аморфного Ярпена. Хоть он и был «огонь, мерцающий в сосуде», хоть и писал он потрясающие, красивые стихи, и сам он на первый взгляд был очень чуток, нежен, внимателен и добр — после откровенного разговора с ним Олива поняла, что за этой белой и нежной оболочкой тоже нет того, что она так тщетно искала и не находила в других. Точнее, ей казалось, что нашла в Салтыкове, но ошиблась, и это было самое жестокое разочарование в её жизни.

— Ладно, пойдём спать, — Олива встала из-за стола, — А то уже третий час…

Она быстро прошла по коридору, остановилась у дверей Никкиной спальни и, пожелав Ярпену спокойной ночи, хотела было скрыться за дверью, но дверь почему-то не закрывалась. Олива, сразу не сообразив, в чём дело, ещё раз налегла на дверь, и тут только увидела, что в проёме зажат Ярпен — он-то и препятствовал полному закрытию двери.

— Ну чего ты? — спросила она, отпуская дверь.

— Олив, я… я наверно веду себя как полный идиот…

— Почему? — усмехнулась Олива, глядя на растерянного светловолосого парнишку в дверях.

— Ну вот… я как болван тут топчусь… Даже не обнял тебя ни разу…

— Ну, полно, глупости!

— Можно, я теперь обниму тебя? — и Ярпен, не дожидаясь ответа, заключил девушку в свои объятия.

— Тихо! Никки побудишь… — Олива высвободилась из его рук, – Всё, всё. Спокойной ночи.

— Ты не обижаешься на меня?..

— За что?

— Ну, за то, что я… такой болван…

— Да ну, брось давай! Почему болван-то? Выдумал тоже…

— Ну, тогда я это… пойду…

— Спокойной ночи.

— И тебе тоже… спокойной ночи… — пробормотал Ярпен, всё ещё топчась на пороге, – Приятных тебе снов…

— Да. Да. Тебе того же.

Олива, кое-как выпихнув Ярпена за дверь, нырнула в постель.

— Ой… разбудили, что ли, тебя? — спросила она, видя, что Никки не спит.

— Я не спала.

— Ну, как у вас с Кузькой-то?

— Написал мне только что, — сказала Никки, — А вот Влад, похоже, в тебя влюбился…

— Да, мне тоже так кажется…

— Ладно, давай спать. Завтра с утра в Северодвинск поедем.

«Как они меня все любят! Да и можно ли не любить меня?.. — думала Олива, уже засыпая, — Только Салтыков один… ну, да и хер с ним. Нет его — и пусть не возвращается…»

Глава 49

Рейсовый автобус по маршруту Архангельск-Северодвинск, отправляющийся от автовокзала в полдень, ехал почти порожняком. Основная масса пассажиров, состоящая из трёх парней и двух девушек, сосредоточилась на задних сиденьях. Кондукторша, пожилая бесформенная тётка, оторвавшая им всем только что по билетику, сидела на свободном сиденье к ним лицом и, с оттенком грусти к своей безвозвратно ушедшей молодости и зависти к их молодым годам, наблюдала, как ребята, вооружившись ручками и листиками бумаги, вырванными из блокнота, играли в «морской бой».