Жизнь после "Жары"

Олива шла вброд по воде, придерживая в согнутых руках подол расклешённой юбки и щурясь на яркое солнце, отражающееся бликами в воде. Ветер трепал её выбившиеся из-под заколки длинные кудри; она тряхнула головой, отколов заколку, распустила волосы, которые тотчас же веером рассыпались на ветру и, расправив плечи, пошла вдоль берега, на котором остались её друзья.

— Слушайте, а чего Салтыков-то от неё опять в Питер слинял? — спросил Флудман, глядя из-под ладони на сверкающую на солнце реку, — Если, как она говорит, он ей и звонил, и писал... Что-то я ничего не понимаю. Или она врёт, и не писал он ей ничего?

— Да блин, тут, короче, такая история... — сказал Хром Вайт, — Он ей реально писал, это ещё в ту пятницу при мне было.

Гладиатор снял солнечные очки и недоуменно воззрился на него.

— Нахрена?..

Хром с опаской оглянулся на реку и, убедившись, что Олива ещё достаточно далеко от них, произнёс:

— Только ей не говорите, ладно? В общем, откуда-то он прознал, что у неё бабло есть... То ли Медвед сказал. Короче, неважно. А у него как раз с деньгами напряг пошёл. Ну, и...

— Фу, какой он мерзкий, — скривилась Никки.

— Дак, а в Питер-то тогда зачем свалил? — не понял Флудман.

— Ну, наверно, решил свой финансовый вопрос в другую сторону, — изрёк Гладиатор.

Олива вышла из воды и, опустив подол, пошла босиком по мокрому песку. До бревна, на котором расположилась компания её друзей, оставалось ещё метров двадцать, и она вдруг остановилась, близоруко щурясь. Хром Вайт вскочил на бревно и помахал ей рукой.

— Бедная Оля, — протянула Никки, — Она ведь действительно поверила, что Салтыков раскаялся, что он любит её. Знала бы она...

— Есть такая правда, которую лучше не знать, — произнёс Хром Вайт, — Вот она идёт. Всё, тихо!

Олива, по инерции вертя в руках подол юбки, приблизилась к ребятам.

— Ну, как водичка? — спросил её Флудман.

— Ничего, тёплая, — отозвалась Олива, садясь на бревно и стряхивая с ног прилипший к ним песок, — На Медозере вода тоже прогрелась, я думаю.

— У тебя телефон звонил, — сказала Никки, подавая ей мобилу.

У Оливы захолонуло сердце. «Неужели он?..»

Но это был всего лишь Кузька.

— Это Кузька, — сказала Олива, перезванивая ему, — Алло! Кузь, ты? Ты щас где?

— Я сегодня пораньше закончил работу, — ответил Кузька, — Так что мы могли бы встретиться…

— А мы щас на реке, — сказала Олива, — Я, Никки, Хром Вайт…

— Давай встретимся через полчаса у Ленина, только без Хрома, — попросил Кузька, — У нас с ним органическая непереносимость.

Хром Вайт через телефон Оливы аж почувствовал на себе волны органической непереносимости Кузьки к нему, поэтому, едва дождавшись конца её телефонных переговоров, решительно поднялся с бревна.

— Лёха, — сказал он, обращаясь к Флудману, — Ты мне обещал сегодня DVD отдать.

— Ну, зайдём ко мне, я тебе отдам, — предложил Флудман, — Славон, ты с нами?

— Я потом, — сказал Гладиатор, — Мне ещё нужно до вечера заглянуть в «Пятиборец».

— Ладно, ребят, тогда до вечера, — сказала Олива, – Мы щас с Никки пойдём к Ленину, а вечером приходите.

Глава 41

Когда девушки пришли к памятнику Ленину, Кузьмы ещё не было. Чтобы скоротать время и чтобы он не думал, будто они его дожидаются, Олива предложила Никки пройтись туда-обратно по Чумбаровке.

— А ты говорила — Кузька пунктуальный, никогда не опаздывает, — поддела Никки.

— Вообще-то он пунктуальный, — сказала Олива, — Может, в пробку попал…

Появление Кузьки у памятника как раз совпало с появлением девушек, сделавших круг по Чумбаровке. От ежедневной работы под открытым небом Кузька похудел и сильно загорел лицом; светлые волнистые волосы его, отросшие за зиму, выгорели на солнце и стали ещё светлее на фоне его тёмного от загара худого лица. Поцеловавшись с Оливой в щёчку, Кузька первым делом осведомился о её здоровье.

— Жива, а о здоровье не спрашивай, — усмехнулась Олива, — Кстати, Кузя, знакомься: это Никки…

— Вика, — поправила её та.

— Вася, — представился Кузька.

Олива даже смутилась: она так привыкла называть почти всех своих друзей по никам в интернете, что даже забыла их настоящие имена: Вика, Вася.

— Пойдёмте к нам чай пить, — распорядилась Олива, и все втроём направились к дому Никки.

— Один мой друг — он, кстати, хочет поступать на режиссёрский факультет — взахлёб зачитывался твоей книгой, — говорил Кузька, идя рядом с Оливой, — Он сказал, что ты гениальна, и однажды твоё произведение станет классикой.

— Да ладно! — Олива аж зарделась.

— Он хочет поближе познакомиться с тобой; впрочем, ты его знаешь. Это Ярпен: он был в нашей компании на Новый год со своей эстонской девушкой…

— Конечно, я его помню, — обрадовалась Олива, — Светленький такой. И эстонку помню: готичная девушка с шипами на запястьях. Как, кстати, они сейчас? Встречаются?

— Нет, они расстались. И Паха тоже расстался со своей Немезидой. Вообще, год какой-то, наверное, високосный: все только и делают, что расстаются…

— Вот это да… — озадаченно произнесла Олива, — Куда ни посмотришь: эти расстались, те расстались — нахрена тогда было начинать отношения? Этого я не в силах понять.