Жизнь после Жары (СИ)

— Да, Оля... — протянул он, — А Ккенг-то насчёт тебя прав был. Ещё давно, на форуме, понял, что ты за птица. Жаль вот только, что Вика этого пока не понимает. Но ничего, у меня будет время раскрыть ей глаза. И я раскрою, можешь не сомневаться... Так раскрою, что ты никогда больше в этот дом не попадёшь.  

— И это при том, что я же вас и познакомила, — не оборачиваясь, пробормотала Олива, — Вот она, людская благодарность...  

— Благодарность? — вскипел Кузька, — Какой благодарности ты ждёшь, Оля?! За то, что ты гадишь на каждом шагу и людям жизнь портишь? Окей, Салтыкову кровь попила, Ярпена довела до депрессии, теперь мне и Вике поднасрать пытаешься — дальше что? Кто следующая жертва? Паша, да? Паша?!  

Олива молча опустилась на софу и, тяжело захлипав, спрятала лицо в рукавах вязаной кофты. Кузька с ненавистью глянул ей в затылок и закружил по комнате.  

— Моя бы воля — на пушечный выстрел бы его к тебе не подпустил... Но, к сожалению, взрослый человек сам в ответе за свои решения. Жаль только, он пока не до конца осознаёт, на что подписался.

— Я ни на что ещё не подписывался, — раздался вдруг за спиной Оливы чей-то знакомый голос, — Но, знаешь, Вася, запинать и в грязь затоптать любого можно. Только лучше от этого не станет никому...  

Олива быстро вытерла слёзы и обернулась.  

В дверях комнаты стоял Тассадар и смотрел на неё своими огромными синими глазами.

Глава 65

Олива понуро сидела в тёмной комнате у окна. У её ног лежал тот же синий матерчатый чемодан, что и полгода тому назад. Зарёванное лицо её, красное и вспухшее как у алкоголички, было более чем некрасиво — оно было страшно, но Тассадар думал об этом меньше всего. Он подошёл к ней и молча сел перед ней на корточки. Кузька и Никки тут же вышли из комнаты и затворили за собой дверь.  

— Не смотри на меня, — попросила Олива, пряча лицо.  

— Хорошо, – сказал Тассадар, — Я не буду смотреть, если тебе это неприятно.  

Минуты две они оба молчали.  

— Ты слышал, что сказал Кузька? — нарушила молчание Олива.  

— Что бы он ни сказал, ничто не стоит твоих слёз, — сказал Тассадар, и тут взор его упал на чемодан. 

— Ты уезжаешь...  

— Да, я уезжаю, — отвечала она, вставая и отходя к окну, — Хэппи-энда не будет. Ну, хоть мне глаза открыли, спасибо.  

— На что тебе открыли глаза?  

— На то, что я глупа и бездарна. Что я только порчу людям жизнь, и что любить меня такую, в общем-то, никто не обязан. Что ж, — Олива прерывисто вздохнула, — Как сказал один герой одного фильма: «Я себя уважаю достаточно, чтобы не быть там, где меня не хотят». Спектакль окончен, я самоустраняюсь. Хотя и не знаю, что буду делать дальше...  

— Жить, — коротко отвечал Тассадар.  

— Это не жизнь, — Олива горько усмехнулась, — Это вялое существование зомбака: работа-дом, дом-работа, вставай-ложись-с новым годом. Хотя вон, Никки говорит, все так живут. Вот другие пускай и живут так. А я не буду.  

— Всё от тебя зависит...  

— Нихрена от меня не зависит! — крикнула Олива и слёзы вновь брызнули у неё из глаз, — Если бы от меня зависело, Салтыков бы меня не разлюбил! Если бы от меня зависело, Негодяев ответил бы Яне на её любовь, и ничего этого не случилось бы! Если бы от меня зависело... я не страдала бы так, и не мучилась!..  

— Через страдания лежит путь к очищению, — задумчиво сказал Тассадар.  

— Страдания сделали меня сволочью. Какое же это очищение?  

— Не это делает людей сволочами. Но, пока ты это сама через себя не пропустишь и не осознаешь, ты прольёшь ещё реки слёз. Моря слёз...  

— Хорошенькую перспективу ты нарисовал, — вытирая глаза, сказала Олива, — Чем так, лучше бы я вообще тогда умерла!..  

— Нет, не лучше. Если б ты умерла, это была бы самая большая глупость в твоей жизни.  

— Глупость то, что меня спасли. Зачем мне жить, если я одинока и несчастна? Кому от этого легче?  

— А с Салтом ты была бы счастлива? Вспомни: ты когда-нибудь была счастлива с Салтыковым?  

— Была, — всхлипывая, отвечала Олива.  

— Когда?  

— В прошлом году, на ноябрьские праздники… И, может, ещё немного летом...  И...

— А теперь посчитай, в сумме, сколько по времени длилось это твоё счастье.  

Олива задумалась.

— Если в сумме, то… дня три, наверное…  

— Вот. А теперь вычти эти три дня из всего срока, пока вы были вместе, — сказал Тассадар, — Сколько останется?  

— Много…  

— И это время ты была с ним несчастлива, — подвёл итог Тассадар, — Вот и подумай, стоят ли эти жалкие три дня целой загубленной жизни…  

— Да, может и не стоят, — сказала Олива, — Но что же делать, мне и с ним плохо, а без него ещё хуже! Как он сказал, что я ему не нужна… — голос её оборвался слезами, — Зачем же и жить тогда…  

— Если ты не нужна ему, это не значит, что ты не нужна никому.  

— А кому я нужна? Вон, друзья и те от меня отказались...

— Ты маме своей нужна. Мне нужна. Миру нужна…  

— А мне весь мир не нужен, — сказала Олива, — Салтыков один для меня всё. Я бы, может, всех вас отдала бы за него одного…  

Тассадар опешил, словно от удара. Он встал и, не глядя на Оливу, направился к двери.  

— Ну, тогда тебе никто не поможет. Даже я.