Жизнь после Жары (СИ)

— Может, его тут тоже нет? — усомнилась Олива, — Или он проскочил так, что мы не заметили?  

— Не думаю, — сказал Ярпен, — Он стопудово здесь.  

— Тогда почему он не выходит?  

— Наверное, затаился у себя в кабинете и ждёт, пока ты сама не уйдёшь, — предположила Никки.  

— А как он поймёт, ушла я или нет? — сказала Олива, — Разве что Бивиса поставил где-нибудь караулить...  

— Не, Бивиса-то вряд ли, — ответил Ярпен, — Я сам видел, как он сел в машину и уехал.  

— Ну, тогда нам остаётся ждать до тех пор, пока ему самому не надоест прятаться, — заявила Олива, — Не может же он там заночевать!

Звонок Никкиного мобильника прервал их разговор. Это звонил Салтыков.  

— Оль, он просит, чтобы ты поднялась к нему наверх, — сказала Никки, — Не делай этого. Это тактический манёвр: пока ты будешь подниматься, он тем временем успеет улизнуть. Лучше попроси его самого спуститься к тебе.  

— Окей, так и сделаю, — сказала Олива, беря из её рук трубку.  

— Алло, мелкий, — глухо произнёс голос Салтыкова, по которому было видно, что он не только не рад слышать Оливу, но и жутко нервничает, — Поднимайся ко мне наверх.  

— Нет уж, лучше ты спускайся вниз, — сказала она тоном, не допускавшим возражений.  

— Мелкий, у меня много работы, я спущусь, но ненадолго.  

— Спускайся, — только и ответила Олива.  

— Ну что? — полюбопытствовала Никки, как только Олива закончила разговор.  

— Щас спустится, — отвечала та, нервно приглаживая свои непослушные курчавые волосы, — Нервничает. Должно, пересрал с испугу. А ты молодец, быстро смикитила! Я бы сама точно не допетрила и как дура попёрлась бы наверх, а он бы тем временем в два счёта смылся бы оттуда через чёрную лестницу…  

— Не смылся бы, — с неожиданной жёсткостью в голосе сказал Ярпен, — Попробовал бы он у меня тут смыться! Я бы из него всю душу вытряс…  

Олива благодарно взглянула на своих друзей. «Как хорошо, что они есть у меня… — подумала она, — Кто знает, что бы было сейчас со мной, если бы не они…»  

Между тем, Салтыков появился в фойе высотки. Увидев Оливу, он нехотя подошёл к ней. По тому, как он прятал глаза и нервно теребил в пальцах пачку сигарет, было видно, что он струхнул не на шутку.  

— Давай поднимемся наверх, мелкий, — не глядя на неё, сказал он.  

— Нет. Мы будем разговаривать тут, возле высотки.  

— Но, мелкий, тут люди ходят...  

— Люди?! — Олива вскинула на него глаза, — Ты людей испугался? Или, может, ты боишься, что они увидят тебя рядом со мной?  

— Нет, мелкий, ты не права... — пробормотал он себе под нос, нервно крутя в пальцах сигарету.  

— Тогда почему ты нервничаешь? Почему не смотришь мне в глаза? Отвечай! — потребовала она.  

— Олива, я уже давно всё сказал тебе...  

— Олива?! — она аж задохнулась от негодования, — И что же, интересно, ты мне сказал? Пока я ничего вразумительного от тебя не услышала.  

Салтыков молчал, нервно теребя свой рукав.  

— Зачем ты мне звонил и говорил что любишь? Зачем писал мне эсэмэски? Зачем?!  

— Я помириться с тобой хотел...  

— Для чего?  

— Чтобы ты на меня не злилась...  

— Только для этого?  

— Нет, не только...  

— А для чего ещё?  

— Ну... чтобы мы с тобой остались друзьями...  

— Друзьями?!  

Олива не выдержала и залепила ему пощёчину, схватила сумку и выбежала на улицу. Он попёрся за ней.  

— Куда ты идёшь? Вон твои друзья, с другой стороны, — сказал Салтыков.  

— Не твоё дело, — огрызнулась Олива, однако остановилась.  

Он молча закурил.  

— Когда ты, наконец, перестанешь мне врать? Скажи мне, наконец, правду! О чём ты сейчас думаешь, скажи! — потребовала она.

— Мелкий, ну зачем говорить об этом...  

— Как это зачем?! Я имею право знать!!!  

Салтыков заметил, что Олива была уже не та, которой он оставил её. За полгода она заметно похудела, на ней была какая-то невиданная им ранее лиловая кофта, подчёркивающая её осиную талию; даже пахло от неё какими-то другими, новыми духами. Жёсткие кудри Оливы рассыпались по ветру; глаза её, казавшиеся теперь огромными на похудевшем лице, метали искры. В гневе она была чертовски привлекательна, и Салтыков подумал, что, в конце концов, не так уж страшен чёрт, как его малюют. Однако, как тщетно ни рылся он в себе, не мог уже найти и сотой доли того крышесноса, который испытывал он к ней когда-то давно. Он видел, что и гнев её, и пышные кудри, и новая кофта, и новые духи — всё это сделано нарочно для него, и что Олива на самом деле только и ждёт, когда он поцелует её. Несмотря на изменённый внешний вид, внутри она по-прежнему оставалась той зависимой клушей, которую он бросил, и Салтыкову стало жаль её.  

— Мелкий, — произнёс Салтыков, теряя почву под ногами, — Ты прости, что я тебе изменил. Прости, мелкий. Я ведь любил только тебя, и до сих пор люблю. То был всего лишь физиологический инстинкт, который я не сумел обуздать, и за это я прошу у тебя прощения, потому что знаю, как ты к этому относишься…