Жизнь после смерти. 8 + 8

Я думал, что как только речь зайдет об увольнении, тут же начнутся препирательства. Если уж девушку взяли в армию, за ней наверняка кто-то стоит: а вдруг это местный авторитет? Обидится еще, начнет чинить препоны. Но на деле все прошло гладко, можно сказать, хорошо. Меня встретил лично комиссар отдела, который, увидев наш доклад с причиной увольнения, смутился и пробормотал: «Как же так? Ох, стыдоба!» Оказалось, он и был тем человеком, который стоял за Q. Вообще-то, пора прекращать так ее называть, несуразно выходит. Конечно, у нее было имя — Го Сяомэй. Ее назвали в честь одного человека. Комиссар рассказал, что отец Сяомэй служил в добровольческой армии, и имя девочке — Крошка Америка — придумал старый командир его взвода. Он же приходил к комиссару просить, чтобы Сяомэй зачислили в армию: они были земляки и давние друзья. Потому комиссару и стало так неловко — получается, он лично за нее похлопотал. В тот раз от Фуяна порекомендовали двадцать девушек (мы взяли троих), а Сяомэй к тому же была с деревенской пропиской — так что без помощи комиссара у нее вообще шансов не было. Можно представить, каково ему сейчас было: хотел как лучше, а вышла такая оказия. Правильно говорят: не делай добра — не получишь зла. Так что препятствовать он не стал, наоборот, готов был всячески посодействовать увольнению.

Тут надо пояснить: если отдел народного ополчения принимает рекрута обратно — всё, дело сделано, я свободен. Куда человека отправят дальше — на работу в уличный комитет, в какое-нибудь учреждение, в деревню или даже вернут семье — это уже их дело, не мое. Если бы я просто уехал, оставив их решать судьбу Сяомэй, ничего бы не вышло. По крайней мере, меня бы не приплели, потому что я был бы уже на пути обратно — взятки гладки. Даже если бы они всё попытались свалить на меня — не вышло бы! Дальше решать вопрос в любом случае прислали бы кого-нибудь из части. В общем, я не собирался задерживаться в Фуяне — я же приехал вернуть новобранца, а не взять новых. Да и неловко оставаться надолго — решат еще, будто я жду особого приема со стороны местных военных. Так что я планировал быстренько уехать и заночевать в военном подокруге в Ханчжоу. Но комиссар оказался очень любезен и настойчив — наверное, ему было неловко за случившееся. Он всячески уговаривал меня остаться поужинать, а потом сообщил, что организует мне завтра поездку на реку Фучуньцзян. Как говорится: «Издревле славятся в Поднебесной прекрасные виды Фучуни!» Сам он жил чуть дальше, у отмели Яньлинтань — тоже местечко со знаменитыми пейзажами, известными еще со времен Цинь и Цзинь. Всего сотня ли пути — если от Фуяна в сторону Тунлу, а картины открываются невероятные, нигде в Китае больше такого не увидишь. В общем, он на все лады нахваливал местные красоты, процитировал пару древних стихотворений, воспевающих пейзажи Фучуни, а в конце вообще сказал: «Раз уж вы приехали сюда, то не съездить на Фучуньцзян — значит прогневить предков!» Отказаться не вышло. Поэтому на ночь я остался в гостинице при уездной администрации. Она располагалась прямо на Гуаншань, горе Аиста, откуда открывался вид на Фучуньцзян. Ночью я сладко спал под тихий, чуть слышный шум ветра, доносившийся с реки, и дурные сны меня не тревожили.

Наутро в гостиницу явился человек от комиссара, и мы сели завтракать. Решили сразу же после еды отправиться в путь, чтобы успеть на девятичасовой пароход: сначала поднимемся вверх по течению, сойдем на берег в Дунцзигуане, пообедаем, а потом поплывем обратно. Мой провожатый рассказал, что этот маршрут — самый живописный и впечатляющий: река постоянно петляет, то широко разливается, то становится совсем узкой, а по берегам вздымаются горные кручи — в общем, красота неописуемая! Видать, он уже не раз бывал здесь — рассказывал, как заправский экскурсовод, без запинок, не подыскивая слова, его простая и выразительная речь так и лилась. Мне уж и самому не терпелось побывать в столь чудесном месте.

Пароход шел от Ханчжоу и останавливался прямо у подножия горы Гуаншань, в пяти минутах ходьбы от гостиницы. Мой провожатый рассказал, что когда он причаливает, то дает оглушительный гудок — словно звук горна, слышно по всему городу. А раз мы близко, то нет смысла идти раньше, чем услышим гудок. Однако я боялся опоздать, так что мы оказались на причале минут за десять до прибытия парохода, даже билеты еще не продавали.