Жизнь Пифагора

Так рассказывает Аристоксен. Никомах [143] же в остальном согласен с этим рассказом, но утверждает, что заговор возник из-за отсутствия Пифагора. Ибо как только он уехал на Делос к Ферекиду Сиросскому, своему учителю, а тот неожиданно заболел вышеупомянутой вшивой болезнью, и Пифагор ухаживал за ним, именно тогда отвергнутые и заклейменные пифагорейцами напали на них и всех повсюду сожгли, сами же за это были италийцами побиты камнями и выброшены без погребения. Тогда и случилось так, что знание у знающих оскудело, так как сохранялось ими до той поры в сердце невысказанным, среди непосвященных же случайно высказывались лишь трудно понятные и необъясняемые речи. Исключение составляют совсем немногие, которые, оказавшись на чужбине, сохранили некоторые остатки учения, довольно темные и трудно постижимые. (253) Ибо и они, живя в одиночестве и из-за того, что случилось, пав духом сверх меры, разбрелись кто куда и уже не хотели общаться ни с кем из людей. Живя в пустынных местах, куда бы ни забросила их судьба, одинокие и замкнутые, они большей частью довольствовались каждый общением с собой, которое заменяло им все. Но опасаясь, как бы совсем не погибла среди людей философия и сами они не стали бы из-за этого ненавистны богам, если полностью утратят столь великий дар, написав некоторые заметки самого общего и символического характера, собрав записи старших товарищей, а также то, что помнили из этих записей, оставили их, где каждому хотелось умереть, наказав или сыновьям, или дочерям, или женам никому не давать их читать вне дома. Те же сохраняли их в течение довольно долгого времени, преемственно поручая то же самое потомкам. (254) Так как Аполлоний [144] о тех же самых событиях иногда рассказывает иначе и прибавляет много такого, о чем не говорят Аристоксен и Никомах, приведем и его рассказ о заговоре против пифагорейцев. Он говорит, что некоторые стали относиться к Пифагору недоброжелательно сразу же из-за мальчиков. Ибо пока Пифагор беседовал с любым из посетителей, людям это нравилось. Когда же он начал общаться лишь с учениками, остальные к нему охладели. Они были недовольны и тем, что уступили пришельцу, оказавшись слабее, и тем, что они, коренные жители, по их мнению, слишком много терпят, и полагали, что пифагорейский союз возник против них. Затем получилось так, что юноши, будучи родом из семей влиятельных и выделяющихся среди других достатком, с возрастом стали первенствовать не только в частной жизни, но и управлять государственными делами. Они объединились в братство (а было их свыше трехсот), так что оставалась небольшая часть города, которая не жила согласно их обычаям и нравам. (255) Но все-таки, пока горожане завоевывали близлежащую местность и приехал Пифагор, долгое время после колонизации сохранялся порядок, хотя были недовольные и ожидающие удобного случая для переворота. Когда же был завоеван Сибарис и уехал Пифагор, а завоеванные земли распределили по жребию, причем многие не получили тех наделов, которые им хотелось получить, вспыхнула затаенная ненависть, и против пифагорейцев восстало большинство. Зачинщиками мятежа стали люди, наиболее близкие пифагорейцам по родству и домашним связям. Причиной же недовольства послужило то, что многое из сделанного пифагорейцами им, как всем обычным людям, чувствующим, насколько другие отличаются от них, было не по душе. В большинстве случаев они считали оскорбленными лишь себя. Не нравилось им и то, что никто из пифагорейцев не называет Пифагора по имени: пока он был жив, пифагорейцы, если хотели упомянуть о нем, называли его «божественный», когда же он умер, о нем говорили «тот муж», подобно тому как Эвмей у Гомера упоминает об Одиссее:

Гость мой, его и далекого здесь не могу называть я

Просто по имени (так он со мною был милостив)… [145]