Жизнь пчел. Разум цветов

Шпага и кулак дополняют друг друга и могут, если это выражение достаточно изящно, образовать согласную супружескую пару. Но шпага всегда была и должна быть оружием исключительным, своего рода ultima et sacra ratio. К ней следует прибегать, лишь соблюдая торжественные предосторожности и целый церемониал, подобный тому, каким мы окружаем судебный процесс, могущий завершиться смертным приговором.

Кулак, наоборот, является оружием каждого дня, оружием человеческим по преимуществу, единственным, которое органически приспособлено к чувствительности, к силе сопротивления, к наступательным и оборонительным свойствам нашего тела.

В самом деле, если хорошо присмотреться, мы должны без всякого тщеславия причислить себя к существам наименее защищенным от природы, наиболее голым, хрупким, рыхлым и мягким во всем творении. Сравним себя, например, с насекомыми, столь грозно вооруженными для нападения и одетыми в такие фантастические брони. Взгляните среди прочих на муравья, на которого вы можете взвалить тяжесть, в десять или в двадцать тысяч раз большую его собственного веса, нисколько его этим не обеспокоив. Взгляните на хруща, наименее сильного из всех жесткокрылых, и взвесьте тяжесть, которую он может нести на себе без того, чтобы лопнули кольца на его животе или погнулся щит его надкрылий. Что же касается силы сопротивления жука-карапузика, то она, можно сказать, почти беспредельна. В сравнении с ними мы, как и большинство млекопитающих, являемся существами не отвердевшими, еще студенистыми и как бы недалеко ушедшими от первобытной протоплазмы. Единственно наш скелет, являющийся как бы эскизом нашей окончательной формы, обладает некоторой силой сопротивления. Но как жалок этот скелет, созданный как будто ребенком!

Взгляните на наш спинной хребет, основу всей системы, на котором позвонки, плохо вделанные один в другой, держатся как бы чудом. А наша грудная клетка, этот ряд перекладин, которых опасно коснуться пальцем! И вот против этой мягкой и нелепой машины, кажущейся неудачным опытом природы, против этого жалкого организма, откуда жизнь стремится вырваться изо всех пор, мы придумали оружия, которые способны были бы превратить нас в ничто, обладай мы даже баснословной броней чудесной силы и неправдоподобной живучестью наиболее крепких насекомых. В этом, надо сознаться, есть какая-то любопытная, сбивающая с толка аберрация, какое-то свойственное человеческому роду первоначальное безумие, которое не только не уменьшается, но растет с каждым днем. Чтобы присоединиться к естественной логике, которой следуют все другие живые существа, если мы вправе пользоваться необыкновенным оружием в борьбе с необыкновенными врагами, то промеж себя, промеж людей мы должны были бы употреблять лишь те средства нападения и защиты, которыми нас снабжает наше собственное тело. Среди человечества, которое пожелало бы жить, строго сообразуясь с очевидными намерениями природы, всем нашим нуждам защиты, справедливости и мщения удовлетворял бы один кулак, который для человека то же, что рог для быка, что когти и зубы для льва. Под опасением совершить неискупное преступление против основных законов вида, раса, более мудрая, чем наша, запретила бы всякий другой род войны. В течение нескольких поколений удалось бы таким образом внедрить и укрепить священное уважение к человеческой жизни. И к какому быстрому подбору, в строгой сообразности с волей природы, привела бы интенсивная практика кулачного боя, в котором сосредоточивались бы все надежды военной славы! А подбор, в сущности, является единственно реально-важным предметом наших забот. Это первая, самая великая и самая вечная из наших обязанностей по отношению к виду.