Жизнь Николая Клюева

Смерть матери в ноябре 1913 года была для Клюева страшным ударом. Ее памяти посвящены «Избяные песни» – одна из вершин зрелой поэзии Клюева. Замечательные (при всей их «литературности») строки о матери находим и в очерке Клюева «Гагарья судьбина»:

«Жизнь на родимых гнездах, под олонецкими берестяными звездами, дала мне песни, строила сны святые, неколебимые, как сама земля.

Старела мамушка, почернел от свечных восковых капелей памятный часовник. Мамушка пела уже не песни мира, а строгие стихиры о реке огненной, о грозных трубных архангелах, о воскресении телес оправданных. За пять недель до своей смерти мамушка ходила на погост отметать поклоны Пятнице-Параскеве, насладиться светом тихим, киноварным Исусом, попирающим врата адовы, апосля того показать старосте церковному, где похоронить ее надо, чтобы звон порхался в могильном песочке, чтобы место без лужи было. И тысячецветник белый, непорочный из сердца ее и из песенных губ вырос.

Мне же она день и час сказала, когда за ее душой ангелы с серебряным блюдом придут. Ноябрь щипал небесного лебедя, осыпал избу сивым неслышным пухом. А как душе мамушкиной выдти, сходился вихрь на деревне. <...>

Мамушка лежала помолодевшая, с неприкосновенным светом на лице. Так умирают святые, лебеди на озерах, богородицына трава в оленьем родном бору... Мои «Избяные песни» отображают мое великое сиротство и святыню – мать. Избяной рай остался без привратника; в него поселились пестрые сирины моих новых дум и черная сова моей неизглаголанной печали. Годы не осушили моих глаз, не размыкали моего безмерного сиротства. Я – сирота до гроба и живу в звонком напряжении: вот, вот заржет золотой конь у моего крыльца – гостинец Оттуда – мамушкин вестник.

Все, что я писал и напишу, я считаю только лишь мысленным сором и ни во что почитаю мои писательские заслуги. <...> Тысячи стихов моих ли или тех поэтов, которых я знаю в России, не стоят одного распевца моей светлой матери».

А.К. Грунтов полагает, что мать и отец Клюева были грамотными людьми, поскольку в доме их в Желвачево находилось «немало старопечатных и рукописных книг». Возможно, что так и было. Но нельзя не вспомнить, что сам Клюев в 1911 году с горечью жаловался на малограмотность родителей, не понимающих «ни музыкальной души, ни призвания своего "Николеньки"». Думается, что взаимоотношения Клюева с родителями, даже с матерью, были на самом деле не столь безмятежными.

У Клюевых было трое детей: кроме Николая (младшего) – сын Петр и дочь Клавдия. О Петре Клюеве известно, что он учился в Вытегре, затем стал чиновником почтово-телеграфного ведомства, служил в Кронштадте, а после Октябрьской революции – в Вытегре. В своей статье «Северное сияние» (1912) И.П. Брихничев рассказывал (разумеется, со слов самого Клюева), что родителям поэта «был более дорог другой сын, правда, ничем не выдающийся, но хорошо сравнительно устроившийся – по-земному...».

Сестра поэта, Клавдия, также училась в Вытегре, работала затем сельской учительницей и приблизительно в 1909-1910 годах вышла замуж за своего земляка Василия Расщеперина и уехала с ним в Петербург. Василий работал на судоремонтном Адмиралтейском заводе, а Клавдия Алексеевна шила на заказ дамские платья, имела даже девушек-помощниц. Наезжая в 1911-1915 годах в Петербург, Клюев неизменно навещал Расщепериных и подолгу жил у них. В первые послереволюционные годы Расщеперины, спасаясь от голода, перебрались в Вытегру; там же в те годы оказался и Николай Клюев. Однако его отношения с сестрой вскоре прекратились. (Клавдия Расщеперина погибла в Ленинграде во время блокады).

Напрашивается вывод, что семья Клюева, и тем более будущий поэт, не имела прямого отношения ни к земледелию, ни к какому-либо другому крестьянскому труду. Это немаловажное обстоятельство впервые подметил А.К. Грунтов. «Трудно предположить, – писал он, – что семья Клюевых занималась крестьянством в полном понимании этого слова. Возможно, была корова, куры, две-три овцы. Садили картофель, овощи на приусадебном участке, возможно, арендовали покосы для заготовки сена и только. Возможно, что и этих в должном объеме с<ельско>-х<озяйственных> работ не велось в хозяйстве семьи Клюевых. Легенда о том, что Н.А. Клюев – крестьянин в дословном смысле этого понятия, неверна. <...> Можно допустить, что Н.А. Клюеву не были чужды крестьянские с<ельские> работы и он в какой-то мере занимался ими, но это не было его основным занятием и источником его существования».