Читаем Жизнь Николая Клюева полностью

«Клюев хранит в себе народное отношение к слову как к незыблемой твердыне, как к Алмазу Непорочному. Ему и в голову не могло бы прийти, что «слова – хамелеоны»; поставить в песню слово незначущее, шаткое да валкое, ему показалось бы преступлением; сплести слова между собою не очень тесно, да с причудами, не с такой прочностью и простотой, как бревна сруба, для него невозможно. Вздох облегчения пронесся от его книг. Вяло отнесся к нему символизм. Радостно приветствовал его акмеизм...».

В рассуждениях Городецкого чувствуется сильная передержка. Желая превратить Клюева в своего союзника, Городецкий упускал из виду истоки ранней клюевской поэзии, ее внутреннюю связь с лирикой русского символизма. Видимо, на этой почве и начинаются первые разногласия Клюева с акмеистами. Кроме того, Клюева – поэта «фанатично религиозного» (слова Н.М. Гариной) по своему складу и в то же время устремленного к «общественности» – вряд ли могли удовлетворить некоторые из основных принципов акмеистической поэзии: ее «бесстрастность», камерность, замкнутость. Сказывалось, конечно, и свойственное Клюеву неприятие городской культуры, «поэтов-книжников» (так писал он Есенину летом 1915 года). Порвавший в конце 1912 года со своими недавними покровителями из «голгофских христиан», Клюев, следует думать, в какой-то мере тяготился повышенным вниманием к нему и со стороны акмеистов.

Расхождения Клюева с его товарищами по «Цеху поэтов» наиболее резко обнажились в феврале 1913 года во время одного из совместных публичных выступлений, о чем рассказала в своих мемуарных заметках Ахматова:

«На одном из выступлений акмеистов (1910-е годы) бесновался какой-то бородатый человек по фамилии Радецкий.* [Иван Маркович Радецкий – литератор, издатель-редактор] Он потрясал кулаками и вопил: «Эти Адамы и эта тощая Ева!» (про меня). На том же собрании от нас отрекся Н. Клюев. Н<иколай> С<тепанович> был поражен, и при мне спросил его о причине такого неожиданного поведения. «Рыба ищет где глубже, а человек – где лучше», – ответил Клюев».

Речь идет, бесспорно, о выступлении акмеистов в Литературном обществе 15 февраля 1913 года. В заседании принимали участие видные критики: Ф.Д. Батюшков, М. Неведомский, В. Львов-Рогачевский. Председательствовал Ф.К. Сологуб. Через несколько дней обозреватель газеты «Русская молва» делился впечатлениями от этого вечера: «Отмечу B. Львова-Рогачевского, обвинявшего акмеистов в отсутствии связи с народом, с общественностью, и анекдотическую речь г. Радецкого, выступление которого сопровождалось гомерическим хохотом собрания и неоднократными звонками председателя. Излишне резко прозвучало заключительное слово C.М. Городецкого. <...> Много аплодировало собрание поэтам-акмеистам, читавшим свои стихи. Исключительный успех выпал на долю поэта Клюева».

Из других документов явствует, что В. Львов-Рогачевский, обвиняя акмеистов в отсутствии у них связи с народом и общественностью, пытался отделить Клюева от новой школы. В статье, написанной сразу же после диспута в Литературном обществе, В. Львов-Рогачевский высказался по этому поводу весьма определенно.

«Из всех поэтов, – писал В. Львов-Рогачевский в газете «День», – которые выступили как живые иллюстрации к докладу Городецкого, глубоко взволновал всех только Н. Клюев. Но какое отношение имеет он к акмеистам и адамистам? <...>

После первой книги Н. Клюев стал желанным гостем разных кружков.

Мне тяжело смотреть, когда Н. Клюева представляют публике то парнасец Валерий Брюсов, то мистик Свенцицкий, то развязный певец Голгофы Иона Брехничев <так! – К.А.>, то акмеист Сергей Городецкий. Как это унижает талант!»

В другой своей статье «Символисты и наследники их» Львов-Рогачевский противопоставлял адамистам молодых поэтов – Клюева, Клычкова и Мариэтту Шагинян, которые, по мнению критика, «связаны с землей, с народом, с его чаяниями, которые несут в этот мир горячий порыв, у которых уста говорят "от избытка сердца"» (Современник. 1913. № 7).

Трудно с точностью установить, что именно говорил Клюев в Литературном обществе и действительно ли он, как утверждает Ахматова, отрекся от «Цеха поэтов». Видимо, нечто в этом роде все же имело место в начале 1913 года (может быть, под воздействием Львова-Рогачевского). В личном архиве М.Л. Лозинского сохранился любопытный документ – недатированное письмо Клюева в редакцию газеты «Биржевые ведомости». Судя по содержанию, оно было написано вскоре после появления статьи Львова-Рогачевского в газете «День».

«...До меня дошли слухи, – писал Клюев, – что критик из «Современного мира» г. Львов-Рогачевский в недавнем фельетоне в газете «День» обвинял Цех поэтов, к которому я имею честь принадлежать, в том, что меня «заманили» туда. Мне это кажется обидным, и я спешу разуверить г. Львова-Рогачевского в его представлении обо мне как о полном незнайке своей дороги в искусстве. Мое тяготение именно к Цеху поэтов, а не к иным группам, вполне сознательно».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии