Жизнь Николая Клюева

Хотя Бог очистил меня от всего нечистого, но видеть нечистоту я могу только при свете, который во мне. Бог объявляет, через свое Слово, что я очищен, что сердце мое белее снега. Кровь Иисуса Христа помимо меня самого очищает меня. Мое дело только идти вперед по пути Света, чтобы Слово Божие не стало для меня мертвой формулой. Постоянное движение вперед обуславливает постоянное очищение. Нужно все время осматриваться в зеркало Слова Божия, и оно покажет Вам все, что Вам следует знать о самой себе. <...>

Дорогая Надежда Федоровна, драгоценное дитя Божие. Вы, осмысливая меня как личность, – чаще принимаете за меня подменного, лишь мое отражение в искушениях, которыми я, как никто, бываю окружен. Поясню это примером. В тихой поверхности реки ясно отражается растущее на берегу дерево. Бросим камень в воду: она заволнуется и исказится, и исчезнет в ней чистое отражение дерева. Но ведь это обман. Скоро успокоится вода. Ничего опасного не произошло. И не надо стараться доставать из-под воды упавший на дно камень: этим только сильнее замутишь воду. Умоляю Вас не заниматься этим. Прикосновение к нам раскаленных стрел Сатаны не есть еще бездна и грех (Ефес. 6, 16). Хотя они будут обжигать душу нашу и лишать нас покоя, вызывая те или иные мысли или сомнения, но если мы будем только спокойно наблюдать это – стрелы улетят обратно так же скоро, как прилетели. Наоборот, если мы углубимся в эти мысли, будем стараться понять, откуда они явились, – тогда горе нам. Только щитом веры отражаются все раскаленные стрелы врага. Вспомните мое спокойствие в молитве и при встрече с искушениями. Только слепой сердцем может мое спокойствие при встрече с грехом объяснить моим участием во грехе. Ведь Христос мир наш (Ефес. 2, 15). Если какое-либо сомнение закрадется в сердце Ваше, читая это письмо, не старайтесь понять его причины. Предайте сомнение Ваше Христу и пребудьте в мире. Тогда исчезнет и смущение Ваше. «Что кажет Он Вам, то и сделайте» (Иоан. 2, 5). Не старайтесь все понять, но действуйте, ожидая всякий день избавления от греха. Так поступаю я. «Сие пишу вам, чтобы вы не согрешали» (Иоан. 2, 1). Не смотрите на свою или чужую немощь, но взирайте на могущество Божие. Не смотрите на свою наклонность ко греху, это дрожжи Адамовы, но всегда помните силу Христа, тогда Он и сохранит Вас. Так поступаю я – один из грешников, ради которых и пришел свет в мир».

Поэт болезненно переживал свой вынужденный отрыв от литературы. «Положение мое очень серьезно и равносильно отсечению головы, ибо я, к сожалению, не маклер, а поэт. А залить расплавленным оловом горло поэту тоже не шуточки – это похуже судьбы Шевченка или Полежаева, не говоря уже о Пушкине. <...> Не жалко мне себя как общественной фигуры, но жаль своих песен-пчел, сладких, солнечных и золотых. Шибко жалят они мое сердце». Мучительно было ощущать и свою полную оторванность от литературно-артистической и художественной среды, в которой он многие годы вращался. «Всю жизнь я питался отборными травами – философии, поэзии, живописи, музыки... – сокрушенно и горько пишет поэт Садомовой. – Всю жизнь пил отблеск, исходящий от чела избранных из избранных, и когда мои внутренние сокровища встали передо мной как некая алмазная гора, тогда-то я и не погодился».

Однако и в Томске Клюеву удается завязать ряд знакомств среди местной интеллигенции. К их числу принадлежала В.Н. Наумова-Широких, директор библиотеки Томского университета, куда, видимо, Клюев нередко заглядывал. «Университетская библиотека здесь богатая, – сообщает Клюев Садомовой 22 февраля 1935 года. – Заведует ею Наумова-Широких. Женщина из редких по обширному знанию. Она меня приглашала к себе – хорошо знает меня как поэта».

Упоминание фамилии Наумовой-Широких – свидетельство того, что ее знакомство с Клюевым носило, скорее, формальный характер («приглашала к себе» – то есть, по-видимому, в библиотеку). Ни в одном из сибирских писем Клюев по понятным причинам не называет тех лиц, с которыми он, действительно, был связан единомыслием и общими интересами. Впрочем, 22 февраля 1935 года в письме к Садомовой он обмолвился об одной – «очень редкой» – семье ученого геолога. «Сам отец пишет какое-то удивительное произведение, ради истины, зарабатывает лишь на пропитание, но не предает своего откровения. Это люди чистые и герои. Посидеть у них приятно. Я иногда и ночую у них».

Речь идет о семье крупного геолога и почвоведа Р.С. Ильина (1891-1944). В написанных много лет спустя воспоминаниях его жены, В.В. Ильиной, рассказывается, что поэт в 1935-1937 годах неоднократно навещал их в Томске, читал стихи, иногда, действительно, оставался на ночь.

Приведем фрагмент этих воспоминаний: