На следующий день я изучила расписание его занятий и после лекций оказалась около его аудитории:
– Привет, Витя. Тольку случайно не видели?
– Минуту назад был здесь. Позвать его? – И он пошел искать абсолютно ненужного мне Толю. Через пять минут они появились вместе, и я позвала их в Эрмитаж на выставку Пикассо – главное событие культурной жизни Ленинграда за последние шестьдесят лет. Витя сказал, что как раз был на этой выставке вчера. Пылая злобой, я поплелась с Толькой в Эрмитаж, чтобы в третий раз полюбоваться на вдруг ставшего ненавистным Пикассо…
Но я, как гончая, взяла след и еще через день пригласила Витю на наш факультетский вечер. Каждый год в институте устраивались конкурсные факультетские вечера, на которых разыгрывались пьесы, ставились капустники, приглашались музыканты. Администрация Горного славилась относительно либеральными традициями и позволяла на этих вечерах пародировать профессоров и даже намекать на отдельные недостатки системы. Попасть на «чужой» факультетский вечер было почти невозможно, билеты распространялись в профкоме среди элиты или добывались по сверхспециальному блату. Наш геологический факультет слыл самым «левым» и самым интеллектуальным.
Итак, я раздобыла билет на два лица и снова подстерегла Штерна в коридоре.
– Не хотите ли пойти в субботу на наш факультетский вечер?
– А у вас есть лишний билет?
–
– Это значит, что я должен пойти с вами?
От этого «должен» я чуть не взорвалась, но умудрилась ответить спокойно и ласково.
– Вы ничего не должны. Можете взять с собой кого угодно.
И я протянула ему билет.
– Большое спасибо, мы мечтали попасть на ваш вечер.
Кто мы, кто это, интересно, мы? Я надеялась, что мы – это хотя бы он и Толя.
Витя Штерн явился на вечер с тощей длинноносой брюнеткой. Она была в белом свитере и красной клетчатой юбке, обладала осиной талией и непропорционально длинной шеей – мечтой Модильяни, за что я немедленно наградила ее прозвищем Выя, и теперь это прозвище неотступно следует за ней через моря и континенты.
Когда начались танцы и объявили дамское танго, я, как пантера, бросилась к Штерну и вырвала его из Выиных рук.
– Как вам, Витя, понравился наш концерт, не скучно было?
– Нет, что вы, совсем не скучно.
– А почему у вас скучный вид, то есть такой вид, как будто бы вам скучно?
– Напротив, мне очень весело.
– Но внешность у вас сегодня скучная, – продолжала бессмысленно настаивать я.
– Боюсь, что это от меня не зависит, – сухо сказал Витя и до конца танго не проронил ни слова.
Через десять минут они с Выей ушли, а я забилась в гардероб рыдать без помех.
Прошла неделя, и две, и три, а Витя Штерн все еще не поддался моим чарам. Разведка донесла, что он меломан и обладатель баховского абонемента. Я тут же прониклась мессами и фугами и зачастила в Малый зал консерватории. Едва войдя в вестибюль, я уже чувствовала, там он или нет. Если он был там, ярче сверкали люстры, наряднее выглядела публика, любезнее улыбались тетки с программками, в воздухе носились миллиарды наэлектризованных протонов и мезонов. Словом, его присутствие я ощущала каждой клеткой своей души. Я намеренно бывала там «всегда без спутников, одна». Он же как когда. Иногда приходил с Выей. В этих случаях мы церемонно раскланивались в антракте. Если же он был один, мы вместе выходили после концерта на мглистую Театральную площадь. Нет, он вовсе не провожал меня, просто нам было по дороге.
Через месяц я перестала есть, спать и заниматься. Сидела на лекциях туманная и выводила на полях тетрадей: «В.Ш.», «Виктор Ш.», «Витторио», «Виктуар».
Однажды Витя обмолвился, что мечтает почитать роман Дос Пассоса «Сорок вторая параллель», но нигде не может его достать.
– Ничего нет проще, – сказала я небрежно, – стоит у меня на полке.
– Неужели? Вы не могли бы принести книгу завтра в институт, дня на три?
– Почему бы вам не заехать ко мне?
– С удовольствием. В котором часу?
«Сейчас, немедленно, сию же секунду», – хотелось мне крикнуть, но я сказала:
– Завтра около трех, если вы свободны.
Разумеется, никакого Дос Пассоса у меня не было. Я обзвонила знакомых, друзей и врагов. Роман «Сорок вторая параллель» обнаружился у папиного приятеля, профессора Самарина, живущего в Павловске.
– Из дома выносить не разрешаю, – сказал Юрий Александрович. – Приезжай и читай на здоровье. А из дома ни на шаг, у меня уже полбиблиотеки растащили.