Читаем Жизнь наградила меня полностью

На следующий день я изучила расписание его занятий и после лекций оказалась около его аудитории:

– Привет, Витя. Тольку случайно не видели?

– Минуту назад был здесь. Позвать его? – И он пошел искать абсолютно ненужного мне Толю. Через пять минут они появились вместе, и я позвала их в Эрмитаж на выставку Пикассо – главное событие культурной жизни Ленинграда за последние шестьдесят лет. Витя сказал, что как раз был на этой выставке вчера. Пылая злобой, я поплелась с Толькой в Эрмитаж, чтобы в третий раз полюбоваться на вдруг ставшего ненавистным Пикассо…

Но я, как гончая, взяла след и еще через день пригласила Витю на наш факультетский вечер. Каждый год в институте устраивались конкурсные факультетские вечера, на которых разыгрывались пьесы, ставились капустники, приглашались музыканты. Администрация Горного славилась относительно либеральными традициями и позволяла на этих вечерах пародировать профессоров и даже намекать на отдельные недостатки системы. Попасть на «чужой» факультетский вечер было почти невозможно, билеты распространялись в профкоме среди элиты или добывались по сверхспециальному блату. Наш геологический факультет слыл самым «левым» и самым интеллектуальным.

Итак, я раздобыла билет на два лица и снова подстерегла Штерна в коридоре.

– Не хотите ли пойти в субботу на наш факультетский вечер?

– А у вас есть лишний билет?

– Лишних билетов не бывает. У меня есть мой билет на два лица.

– Это значит, что я должен пойти с вами?

От этого «должен» я чуть не взорвалась, но умудрилась ответить спокойно и ласково.

– Вы ничего не должны. Можете взять с собой кого угодно.

И я протянула ему билет.

– Большое спасибо, мы мечтали попасть на ваш вечер.

Кто мы, кто это, интересно, мы? Я надеялась, что мы – это хотя бы он и Толя.

Витя Штерн явился на вечер с тощей длинноносой брюнеткой. Она была в белом свитере и красной клетчатой юбке, обладала осиной талией и непропорционально длинной шеей – мечтой Модильяни, за что я немедленно наградила ее прозвищем Выя, и теперь это прозвище неотступно следует за ней через моря и континенты.

Когда начались танцы и объявили дамское танго, я, как пантера, бросилась к Штерну и вырвала его из Выиных рук.

– Как вам, Витя, понравился наш концерт, не скучно было?

– Нет, что вы, совсем не скучно.

– А почему у вас скучный вид, то есть такой вид, как будто бы вам скучно?

– Напротив, мне очень весело.

– Но внешность у вас сегодня скучная, – продолжала бессмысленно настаивать я.

– Боюсь, что это от меня не зависит, – сухо сказал Витя и до конца танго не проронил ни слова.

Через десять минут они с Выей ушли, а я забилась в гардероб рыдать без помех.

Прошла неделя, и две, и три, а Витя Штерн все еще не поддался моим чарам. Разведка донесла, что он меломан и обладатель баховского абонемента. Я тут же прониклась мессами и фугами и зачастила в Малый зал консерватории. Едва войдя в вестибюль, я уже чувствовала, там он или нет. Если он был там, ярче сверкали люстры, наряднее выглядела публика, любезнее улыбались тетки с программками, в воздухе носились миллиарды наэлектризованных протонов и мезонов. Словом, его присутствие я ощущала каждой клеткой своей души. Я намеренно бывала там «всегда без спутников, одна». Он же как когда. Иногда приходил с Выей. В этих случаях мы церемонно раскланивались в антракте. Если же он был один, мы вместе выходили после концерта на мглистую Театральную площадь. Нет, он вовсе не провожал меня, просто нам было по дороге.

Через месяц я перестала есть, спать и заниматься. Сидела на лекциях туманная и выводила на полях тетрадей: «В.Ш.», «Виктор Ш.», «Витторио», «Виктуар».

Однажды Витя обмолвился, что мечтает почитать роман Дос Пассоса «Сорок вторая параллель», но нигде не может его достать.

– Ничего нет проще, – сказала я небрежно, – стоит у меня на полке.

– Неужели? Вы не могли бы принести книгу завтра в институт, дня на три?

– Почему бы вам не заехать ко мне?

– С удовольствием. В котором часу?

«Сейчас, немедленно, сию же секунду», – хотелось мне крикнуть, но я сказала:

– Завтра около трех, если вы свободны.

Разумеется, никакого Дос Пассоса у меня не было. Я обзвонила знакомых, друзей и врагов. Роман «Сорок вторая параллель» обнаружился у папиного приятеля, профессора Самарина, живущего в Павловске.

– Из дома выносить не разрешаю, – сказал Юрий Александрович. – Приезжай и читай на здоровье. А из дома ни на шаг, у меня уже полбиблиотеки растащили.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии