В эмигрантских снах Ленинград часто являлся мне в сиянии снежных декораций. Заиндевевшие колонны Исаакиевского собора, замерзшие в прозрачном ледяном плену ветви кленов и лип в Летнем саду, седой от инея гранитный парапет набережной, черные блестящие мазки ледяных катков на тротуарах, застывшая, присыпанная белой поземкой Нева.
Зимой, возвращаясь из Горного института, мы с Витей часто пересекали Неву по льду – от Восьмой линии до площади Труда. Однажды мы так упоенно ссорились, что не обратили внимания на отчаянные вопли с берега: «Куда вас несет? Осторожно! Полынья!»
А когда обратили, то замерли на краю огромного черного глаза. И еще мы услышали тихое, ласковое потрескивание. Справа, в шаге от нас, расширялась трещина в белой льдине.
Мы на секунду застыли от ужаса, потом начали медленно, задом отступать, повернулись, побежали назад и на берегу попали в объятия разъяренного милиционера и горстки матерящихся зрителей.
А вот наш институтский музей. Там, в залах палеонтологии, протекал главный роман моей жизни. Сбежав с лекций, я поджидала за скелетом динозавра по имени Коля своего будущего мужа Витю Штерна, с которым мы часами выясняли отношения, ссорились и целовались. Сейчас подойду к динозавру Коле, дотронусь до древних костей и услышу наши голоса…
Но Коли нет. Он отправлен в Англию на реставрацию…
День Утюга
Исторически сложилось, что деканатский коридор на третьем этаже института, наш «Горный Бродвей», был местом знакомств и свиданий. Во время большого перерыва мы любили слоняться взад-вперед мимо деканатов или сидеть на подоконниках, себя показывая и на других поглядывая. В этом коридоре происходили жизненно важные встречи, расставания и выяснения отношений.
Как-то раз привлек мое внимание худой очкастый студент. Одет он был в институтскую форму. Цыплячья шея торчала из слишком широкого воротника, на плече висела полевая сумка. «Абсолютно интеллигентная наружность», – отметила я. Потом я встретила его в институтском музее, в библиотеке и, наконец, в столовой. На сей раз не одного, а с моим приятелем Толей Лопатухиным, с электромеханического факультета. Толя был двухметровым синеглазым красавцем, девчонки таяли и терялись при его приближении, но меня он абсолютно не волновал – уж очень любил армейские анекдоты.
Я отвела его в сторону.
– Толька, познакомь меня с этим очкарем. Только деликатно, как бы случайно. И скажи про меня что-нибудь хорошее.
– Ничего нет проще… Витька, – рявкнул он. – Иди сюда! С тобой мечтают познакомиться!
Очередь, как по команде, повернула голову в мою сторону. Молодой человек подошел. У него была родинка над верхней губой, безупречный ряд очень белых зубов, и весь он светился в улыбке. Или что-то засветилось во мне.
– Это Люда Давидович, чемпионка института по кролю в заплыве на сто метров, – соврал Толя, проявив чудеса дипломатического искусства. – А это мой друг Витя Штерн, хоть и не спортсмен, но отличник и гордость нашей группы.
– Ты хочешь сказать, позор вашей группы, – парировала остроумная я.
Иронию не оценили. Наступила неловкая тишина. Витя Штерн смотрел на меня выжидающе и улыбался.
– Что вам кажется таким забавным? – полезла я на рожон.
– Люда, а вы были когда-нибудь
Мне послышалось, что он сказал
– С мужчиной? Была ли я когда-нибудь с мужчиной? – Я засмеялась роковым смехом.
И опять наступила тишина, которую я просто не могла вынести.
– Может, пойдем по случаю стипендии в «Лягушатник»?
В наши студенческие годы «Норд» и «Лягушатник» были единственными приличными кафе в Ленинграде. «Норд», впоследствии переименованный в «Север», был нам не по карману, а «Лягушатник», тоже на Невском, почти напротив Казанского собора, – вполне доступен. Кресла в нем были обиты зеленым бархатом, и подавали там шампанское, мороженое и кофе глясе.
– А что, пойдем, – сказал Толя.
– Я, к сожалению, занят. – Витя посмотрел на часы. – Через пятнадцать минут меня будут ждать на трамвайной остановке.
– Вы что, не можете отменить ваше свидание?
– Почему не могу? Не хочу.
Ответ, неслыханный по своей дерзости. Смотрите, какая цаца! Он, видите ли, занят, у него, видите ли, свидание! Да он должен быть на седьмом небе, что я снизошла его пригласить. (Идея, что я самая умная, красивая и талантливая, внушалась мне с детства как аксиома и в доказательствах не нуждалась.) К тому же во мне проснулся охотничий инстинкт. Глядя на его удаляющуюся спину, я поклялась, что не позже чем через неделю Виктор Штерн будет у моих ног. Придя домой, я, как обычно, рассказала Нуле о важных событиях дня и, в частности, о новом знакомом.
– Знаешь, Нуля, я, пожалуй, выйду за него замуж.
Нуля перекрестилась, назвала меня дурой ненормальной и наябедничала маме.
– А он в курсе твоих планов? – съехидничала мама за обедом.
– Пока нет, но рано или поздно…
Весь вечер я обдумывала стратегию и тактику обольщения, но перед глазами светилась его мягкая улыбка, в ушах звучал его тихий голос, и злокозненные планы рассыпались в прах.