Жизнь наградила меня

– Какой журнал? – едва донесся до меня голос из Смольного. Слышимость была ужасная.

– «Va – ni – ty Fa – a—ir», – прокричала я.

– He понимаю.

– «Ярмарка тщеславия» – сдуру перевела я название журнала на русский язык.

– Какая еще ярмарка? – В далеком голосе Натальи Петровны послышалось раздражение.

– Тще-сла-вия! Так называется журнал, как роман Теккерея.

– Чей роман?

Я чувствовала себя последней идиоткой.

– Да неважно чей! Так могли бы вы поговорить с Собчаком и назначить мне день? Я позвоню вам послезавтра.

– Анатолий Александрович в Швейцарии.

– Когда он вернется?

– Дней через пять, но сразу уедет снова. Сперва в Испанию и, может быть, в Нью-Йорк.

– Ваш мэр иногда бывает в Петербурге? – не удержалась я. Мой сарказм «не выстрелил».

– Позвоните через неделю, может, что-нибудь прояснится.

– В котором часу вас можно застать?

– В одиннадцать утра.

– Наталья Петровна, в Бостоне будет три часа ночи, можно позвонить вам в конце рабочего дня?

Раздались короткие гудки. Хотелось бы думать, что нас просто разъединили. Ложась спать во вторник, я поставила будильник на без десяти три ночи и точно в 11 часов утра петербургского времени набрала Смольный. «Але» раздалось с первого захода.

– Доброе утро, Наталья Петровна

– Ее нет, она будет в пятницу. – И я услышала короткие гудки. В пятницу я позвонила в 10 утра – два часа ночи по-бостонски – и, о чудо!

– Наталья Петровна?

– Слушаю.

– Здравствуйте, Штерн вас беспокоит, – перешла я на привычный жаргон, – я звоню по поводу интервью с Собчаком.

– Ничего не могу обещать. Журналисты приезжают отовсюду, и Анатолий Александрович им отказывает. А все претензии ко мне: «Мы приехали зря, а знаете, сколько стоит билет из Нью-Йорка?» – передразнила она журналистов.

– Наталья Петровна, я не собираюсь вас попрекать стоимостью билета.

Хотелось объяснить Наталье Петровне, что прямой обязанностью пресс-секретаря является организация связи ее босса с прессой, но решила не рубить сук.

– Что вы мне советуете?

– Ничего не советую, могу только сказать, что с 1 по 12 марта у Анатолия Александровича пока командировок не запланировано.

– Большое спасибо. Я буду в Петербурге 1 марта. Пожалуйста, договоритесь о времени интервью с мэром.

Итак, чемоданы упакованы, и мой магнитофон бьет копытом в ожидании работы. А подарок для нашего героя – чтоб был и материальный, и духовный.

В книжке Собчака я вычитала, что он неравнодушен к поэзии. Любимый поэт – Цветаева. Часто цитирует Маяковского, Мандельштама, Давида Самойлова, Бродского.

В конце своей книги он так описывает встречу с Евтушенко. Цитата:

«А потом до утра – нет, не прием, скорее – посиделки. И выясняется, что дружбы могут завязываться мгновенно. Мы забиваемся в угол с Евгением Евтушенко и, хоть сегодня впервые сошлись, долго не можем наговориться».

Вообще-то забиваться в угол с Евтушенко, как правило, счастливый удел дам, но к чему придирки?

И тут меня осенило: лучшим подарком Собчаку будет автограф от нобелевского лауреата.

Я позвонила Иосифу и попросила надписать книжку для Собчака.

– С какой стати?

Пришлось объяснять, что мэр знаток и любитель поэзии и что в одном интервью он сказал, что, будучи в Америке, прочел шесть томиков Бродского.

– Он назвал тебя потрясающим поэтом милостью Божьей. Но не возносись – в этом же интервью он назвал Гену Хазанова человеком потрясающего ума.

– Ничего себе, попал в компанию, – фыркнул Иосиф. – Так зачем тебе, то есть ему, мой автограф?

– Нужно позарез привезти в подарок петербургскому мэру книжку с автографом от опального ленинградского поэта. Это символично.

– А тебе-то зачем эти символы?

– Для понта. Книжка от нобелевского лауреата Иосифа Бродского, это – «Сезам, откройся».

– Ну, если Сезам, напишу, – пробурчал Иосиф.

Так у меня появился подарок для Собчака: сборник «Конец прекрасной эпохи» с автографом: «Городскому голове от городского сумасшедшего. Иосиф Бродский».