Читаем Жизнь на грешной земле (сборник) полностью

Хан Кучум воспринимает обряд клятвы с удовлетворением: карача оглядывает князьков хмуро и недоверчиво.

…Струги под парусами шли ходко.

Берега были охвачены осенним багряным румянцем.

Вдали выступили утесы, которые с каждой минутой все больше расходились в стороны, и вдруг разом за ними распахнулась водяная ширь.

— Иртыш-батюшка! — полной грудью вздохнул Ермак.

Казаки сняли шапки, кланялись великой реке, черпали горстями воду и пили.

— Студена!

В лицо ударил холодный ветер…

Казаки стали поеживаться…

— Не замерзай, братцы, Кучум шатры теплые припас для нас! — проговорил весело Черкас Александров.

— В битве согреемся, — расправил плечи Болдыря. — Ударим — или Сибирь наша, или со стругов — прямо в рай. Чего казаку пугаться.

Шумел, галдел казачий круг. Возбужденные, злые, измотанные, обросшие, израненные казаки столпились вокруг своих атаманов. На многих надеты татарские шлемы, кольчуги, шапки, пояса, сабли.

Моросит дождь, под сапогами казаков хлюпает грязь. Городок Атик, где остановились казаки, мал и тесен. А на другом берегу реки возвышается Чувашев мыс — царство Кучума. Там виднелись татарские всадники и люди, рывшие землю.

— Темной ночью сесть на струги и бежать на Русь! Вот она — стылая осень, а за ней зима. Ни один казак не доживет до зеленой травы.

Глухой рокот, словно ветер, пробегал по кругу.

— Ране не погибли, а ноне погибнем тут, и костей ворон на Дон не снесет.

— На черта нам Кашлык?!

— Все ханское богатство в нем!

— Да почто все-то? — Федька Замора выскочил вперед. — Мало других городков? Прощупаем еще пару-тройку, да и домой!

— Верно-о! А то зачнутся морозы — околеем тут!

— А куда домой-то? К Строгановым? — выступил Савка Керкун. — Так они за припасы, за всякое снаряжение спросят. А ни золота-серебра, ни мягкой рухляди для расчету с ними у нас пока нету.

— А можа, на Волгу? На Дон?

— А тама стольник Мурашкин ждет со стрельцами! Забыли!

Федька Замора невольно потер шею.

— Что, царский топор чуешь? — спросил Ермак.

Казаки загоготали.

Ермак встал. Вышел на середину круга. Снял шапку, поклонился на четыре стороны. Шум и гам пошел на убыль.

— Кто тут про морозы говорил? Верно, околеем, коли назад двинемся. Навстречь воды до ледостава нам не выгрести.

В гуще людей угрюмо сидел Анфим Заворихин. Рядом с ним — тощий казачишка по имени Осташка.

— Казаки! — сорвался он с места. — Ежели Кашлык не взять, а из Сибири этой проклятой не уйти… что же тогда получается? Пораскиньте-ка головами, у кого есть, ну-ка?!

Гам и говор стали будто волной откатываться, утихать.

— А то получается, казаки, что завел нас сюда Ермак-атаман на погибель, на смерть лютую!

Притих казачий круг. Зловещая тишина эта могла обернуться и так, и этак. Ермак понимал, что время терять не надо.

— Спасибо тебе, Осташка, что круг угомонил, — сказал он. — Значит, выбор у нас, казаки, один — кровь с носу, а Кашлык брать надо. Неужто отсель своротим? Предадим те, что головы сложили, тех, кого по именам выкликали, сосчитывали… предадим? Другой раз закопать их хотите? Казачья клятва от века нерушима. И слава наша вознесется на том холме! Вся Русь поклонится нам. Попы в церквах помянут. От отцов к детям пойдут наши имена.

— Нет у нас возвратного пути. Один только — чрез реку.

— А если не удержимся?

— Псы скулят, а не люди. Если есть силы бежать, кто поверит, что их не осталось, чтобы драться?

Казачий круг постепенно успокаивался. В разговорах появилось размышление.

— Да, как возьмешь эту чертову крепость? Татарьев тьма, доспешны они, сказывают, у них даже пушки есть.

— Это уже мое атаманское дело, как взять. Доспехов и у нас прибавилось. А пушки, — Ермак усмехнулся, — пушки татарские вон Кузьмич обещался заговорить. Он умеет.

По кругу потек веселый говор.

— Только… — возвысил голос Ермак… — Только еще раз объявляю: как повоюем ханский город — бедный люд не забижать. Коли озлобим мы его — не удержаться нам в Сибири. Помните, только тот, кто за Кучума стоит, наши супротивники.

— И я — за то, чтоб в Кашлыке зимовать, — вскочил в круг Заворихин. — Только, спрашиваю, что это за жизнь будет? Девок атаман трогать запрещает. И черных людишек трясти не велит. А много ль тогда в Сибири добычи возьмешь?

Возник и покатился ропот.

— Я к тому, — надрывался Заворихин, — что мурз да князей всяких, что за Кучума стоят, в Сибири немного, а черных — тьма-тьмущая. За Кучума они али нет, а до дюжине шкурок с каждого — и всем по ноздри хватит, и вам, и хозяевам вашим, Строгановым, которые сюда снарядили вас.

Ермак хмуро слушает Заворихина.

— Я, казаки, — не казак. Но давненько уже сомнения меня берут: че это атаман такой добрый к иноземцам? И откуда друзья тут старые у него? Вогул Игичей вон, к примеру. Не со здешних ли ты мест, Ермак Тимофеич?

— Со здешних! — Ермак выдернул саблю, с размаха воткнул ее в землю перед собой.

Снова притих круг.

— Со здешних я почти мест, казаки. И Строгановы мне давние знакомцы. Знаю, что они за люди, а потому не признаю их хозяевами над собой.

Загудел круг, как потревоженный улей.

— А кого же признаешь? — с издевкой промолвил Заворихин.

— Никого! Мы, казаки, — люди вольные.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги