Жизнь на грешной земле (сборник)

— У них огненные пищали, Маметкул, — сказал Кучум.

— Но казаков немного, великий хан. Страх застлал глаза князю Юмшану. Мои лазутчики донесли — их всего пять или шесть раз по сто. Мы, укрываясь от их боя за деревьями, многих перебьем стрелами, остальных изрубим саблями…

— У нас воинов пока тоже мало. Лучшие войска воюют с русским царем под Чердынью. А чтобы нас было больше, прикажи, хан, всем твоим улусникам прибыть к тебе с воинами немедля. И принять у них перед битвой шерть на крови.

— А что скажет мой карача?

— Я скажу, великий хан, что подпускать врагов к Кашлыку опасно. Надо встретить их далеко… еще на реке Туре.

— Тура вливается в Тобол. А на Тоболе-реке стоит городок уважаемого Карачи, — усмехнулся Маметкул. — И карача боится, что Ермак-атаман по пути к Кашлыку разграбит его городок.

Карача медленно поднялся, молча постоял в гневе — только белая борода его подрагивала.

— Я боюсь, уважаемый Маметкул, не потери своих владений. Я боюсь, великий хан, гибели всего твоего ханства.

И так же медленно, с достоинством сел.

Булькает вода в кальяне Кучума. Наконец он произнес:

— Будет по слову Карачи. Встретить врагов на Туре-реке! Гонцов со стрелой войны посылай ко всем улусникам!

…Бьют черные весла по воде.

…Дымят костры за деревьями, лают собаки.

— Жареным мясом пахнет! — проговорил Черкас Александров.

— Правь за мыс! Пищали готовь! — приказал Ермак.

Но когда струг, в котором были Ермак, Кольцо, Александров и Никита Пан, миновал мыс, казаки увидели берег, усыпанный людьми, которые размахивали руками, что-то кричали.

— Да они приветствуют нас! — вскричал Никита Пан.

В бедной лачуге сидели на шкурах, пировали с хозяином жилья Игичеем руководитель похода — Ермак, Кольцо, Болдыря, Михайлов, Брязга, Мещеряк, Пан, Александров. Тут же находился и Заворихин. Он с ножом в руке мрачно обгладывал кость.

— Эх, кабы нас везде так встречали! — воскликнул Кольцо. — Спасибо тебе, Игичей.

— Везде так не будет, — сказал Игичей. — Дальше по реке вас стрелками и саблями встретят.

— Одолеем, поди, как-нибудь! — воскликнул Михайлов.

— А меня князь Юмшан теперь лошадьми разорвет, — снова проговорил Игичей.

— Не бойсь, в обиду не дадим, — сказал Ермак, наливая вино из кувшина. — Вот что, атаманы и есаулы… Надо бы чем-то одарить нашего хозяина, посуды там какой дать, из одежды что…

— Да, да, дарить… — Игичей закивал головой и вышел из лачуги.

Заворихин со звоном бросил кость в медный таз, вскочил:

— Мы лобызаться, что ли, с сибирскими людишками приехали?! Или ясак с них брать? Отвечай, атаман! — И шагнул к Ермаку.

Ермаковцы вскочили было.

— Сидеть! — рявкнул Ермак. Поднялся, пошатываясь. Взял Заворихина одной рукой за грудки, сильно тряхнул. — Ты, пес паршивый! С кого ты тут ясак брать собрался? С Игичея? Аль мало у него сожрал-выпил? Иль тебе Строгановы наказ такой дали — злобить люд сибирский, чтоб нас сгубить? — Ермак отбросил Заворихина, тот плюхнулся на свое место. — С кого надо — ясак брать будем. Только измываться над черным людом я не дам! Запомните все это!

В это время Игичей ввел в юрту совсем юную свадебно разодетую узкоглазую девушку с опущенной головой.

— Моя дочь это… Славному Ермаку подарок… На всю ночь.

Установилось всеобщее молчание.

Ермак медленно опустился на свое место. Отец подтолкнул дочь, она покорно распласталась перед Ермаком, уткнула лицо в ковер у его ног.

— Бери, бери, — прошептал Игичей. — Иначе кровно обидишь.

Ермак протянул руку, погладил девушку. Она вскинула лицо — глаза были заполнены обиженными детскими слезами, взгляд умолял о пощаде.

— Как звать тебя?

— Сузге! — тихо проговорила девушка.

— Ступай домой, Сузге.

Ермак помолчал и поднял хмурый взгляд на Игичея.

— Такой древний обычай, — оправдываясь, пробормотал отец.

— Я знаю, казачки с местными девками без зазору балуются, — проговорил атаман. — Отныне строго указать: кто такой подарок примет или баб здешних будет силой брать — покараю донским законом.

Вереница стругов вытянулась по реке.

Вдруг с ертуального (передового) стружка ударил тревожный сигнал трубы.

По закону Ермака сигнал повторяется на атаманском струге. Казаки спешно изготавливаются к бою — зажигают фитили, надевают шлемы, затягивают ремни доспехов.

С берега послышался нарастающий гул, земля загудела от топота множества лошадиных копыт. С воем, визгом, свистом, гиканьем несется по отлогому пустынному левому берегу лавина татарских всадников. Солнце сверкает на шлемах и кольчугах воинов.

— Озверели! Неужели вплавь на струги кинутся?! — воскликнул, крестясь, Заворихин.

Однако татары, приблизившись к двум передним стругам, осыпали их тучами стрел и повернули назад. Стрелы льются дождем. Они поразили двух казаков на атаманском струге, впились в борта, в мачты, в нескольких местах пробили навес из парусины.