Жизнь холостяка

На исходе 1822 года, умудренные опытом заговора девятнадцатого августа 1820 года, делами Бертона и Карона, военные удовлетворялись тем, что выжидали событий. Этот последний заговор, более поздний, чем заговор девятнадцатого августа, был таков же, но с лучшими участниками. Как и тот, он остался совершенно неизвестным королевскому правительству. Заговорщики были настолько умны, что после вторичного разоблачения приписали своему широкому предприятию узкие размеры казарменного заговора. Очагом этого заговора, в котором было замешано несколько полков кавалерии, пехоты и артиллерии, была Северная Франция. Предполагалось одним ударом занять укрепления на границе. В случае успеха трактаты 1815 года были бы упразднены[63] внезапным соединением с Бельгией, которая по военному соглашению, заключенному между заговорщиками, должна была отторгнуться от Священного союза. Два трона в одно мгновение рухнули бы в стремительном урагане. Вместо этого огромного, замышляемого дельными умами плана, к которому были причастны высокопоставленные лица, суду пэров была показана только его незначительная часть. Филипп Бридо согласился прикрыть главарей, исчезавших, как только заговоры, вследствие измены или случайности, бывали раскрыты, — да, впрочем, состоя членами палаты, они обещали свое содействие лишь для успешного завершения дела в самом правительстве. Рассказывать о плане, который с 1830 года признания либералов осветили во всей его глубине и в многочисленных разветвлениях, скрытых от низших участников, — означало бы завладеть областью истории и вдаться в слишком долгое отступление. Кратких сведений, данных нами, достаточно, чтобы понять двойственную роль, принятую на себя Филиппом. Бывшему ординарцу императора поручили руководить движением, подготовляемым в Париже единственно для того, чтобы замаскировать настоящий заговор и отвлечь внимание правительства к центру страны, меж тем как события должны были разразиться на севере. В этот момент Филиппу надлежало разорвать нить, связующую оба заговора, выдав только второстепенные тайны. Кроме того, ужасающее обнищание, о котором свидетельствовала его одежда и состояние его здоровья, сильно содействовало тому, чтобы приуменьшить значение и размеры этого замысла в глазах правительства. Такая роль соответствовала скользкому положению этого беспринципного игрока. Почувствовав себя между двух партий на своем коньке, хитрый Филипп сошел за честного малого у королевского правительства и вместе с тем сохранил уважение высокопоставленных лиц своей партии, а на будущее время решил пойти по тому из двух путей, который окажется более выгодным. Своим сообщением относительно огромного размаха настоящего заговора и причастности к нему некоторых судей он достиг того, что в глазах Карпантье и Миньоне стал человеком в высшей степени выдающимся, так как его самопожертвование рисовало его как политика, достойного прекрасных дней Конвента.

Таким образом, хитрый бонапартист в несколько дней стал другом обоих офицеров, лиц весьма уважаемых в Иссудене, что должно было отразиться и на его положении. Тотчас же, по рекомендации Миньоне и Карпантье, он получил указанную старым Ошоном должность в Обществе взаимного страхования департамента Шер. Он был обязан лишь вести такую же регистрацию, как у сборщика налогов, заполнять фамилиями и цифрами печатные бланки и рассылать их да составлять страховые полисы — так что был занят не больше трех часов в день. Миньоне и Карпантье ввели гостя города Иссудена в свой круг, где его обращение и манера держать себя, притом в сочетании с высокой оценкой, какую этот глава заговора получил у Миньоне и Карпантье, заслужили ему уважение, которым жалуют человека судя по внешности, часто обманчивой.

Филипп действовал весьма обдуманно, так как, сидя в тюрьме, поразмыслил о злоключениях своей распутной жизни. Таким образом, он не нуждался в наставительных речах Дероша, чтобы понять необходимость снискать уважение буржуазии честным, упорядоченным и пристойным образом жизни. Восхищенный возможностью посмеяться над Максом, он хотел своим поведением в духе Миньоне усыпить бдительность противника, обманув его относительно своего характера. Он рассчитывал сойти за простака, показывая себя великодушным и бескорыстным, а в то же время опутать противника и подобраться к дядюшкиному наследству, — тогда как его мать и брат, действительно бескорыстные, великодушные и возвышенные люди, действуя с неподдельной простотой, были обвинены в расчетливости. Жадность Филиппа разгорелась, когда Ошон сообщил ему самые точные сведения о богатстве Руже. В первом же тайном собеседовании Филиппа с восьмидесятилетним старцем они оба единодушно признали необходимым не возбуждать недоверия у Макса, так как все было бы потеряно, если бы Флора и Макс увезли свою жертву хотя бы только в Бурж.