Жизнь холостяка

— Тем лучше, — сказал Филипп. — Я очень рассчитываю, что именно храбрость этого негодника и поможет мне добиться успеха, а будь он трусом, он убежал бы из Иссудена.

— Так вот, подумайте о своей матери, которая относится к вам с поистине восхитительной нежностью, и о брате, которого вы превратили в дойную корову.

— Ага! Он говорил вам об этих пустяках? — воскликнул Филипп.

— Что же, разве я не друг семьи и разве я не знаю о вас даже больше, чем они сами?

— А что вы знаете? — спросил Филипп.

— Вы предали своих товарищей...

— Я! — вскричал Филипп. — Я! Ординарец императора? Враки!.. Мы надули палату пэров, суд, правительство и всю их проклятую лавочку! Королевские холопы лишь то и увидели, что мы им выставили напоказ.

— Хорошо, если так, — ответил поверенный. — Но, видите ли, Бурбоны не могут быть свергнуты, за них Европа, и вы должны бы подумать, как заключить мир с Военным министерством... О, вы добьетесь этого, когда разбогатеете; а чтобы вам и вашему брату разбогатеть, вы должны прибрать к рукам дядюшку. Если вы хотите достигнуть успеха в деле, которое требует столько ловкости, скрытности и терпения, то у вас будет над чем поработать в продолжение всех этих пяти лет...

— Нет, нет, — сказал Филипп, — надо действовать поскорее; этот Жиле, чего доброго, добьется, что дядя обменяет свое имущество на процентные бумаги или переведет его на имя этой девки, и тогда все пропало!

— А еще имейте в виду, что господин Ошон — хороший советчик и правильно разбирается во всем, советуйтесь с ним. Подорожная у вас на руках, за вами оставлено место в орлеанском дилижансе, отбытие в половине восьмого. Уложите свой чемодан и приходите обедать!

— Все мое имущество на мне, — сказал Филипп, распахивая свой ужасающий синий сюртук. — Но мне не хватает трех вещей: моей сабли, шпаги и пистолетов; попросите моего приятеля Жирудо, — он приходится Фино дядей, — пусть он перешлет их мне!

— Вам не хватает еще многого другого, — сказал стряпчий, содрогнувшийся при взгляде на своего клиента. — Вы получите содержание за три месяца, чтобы прилично одеться.

— Ба, это ты, Годешаль! — воскликнул Филипп, узнав брата Мариетты в старшем письмоводителе Дероша.

— Да, я работаю у господина Дероша уже два месяца.

— И надеюсь, — заметил Дерош, — он останется здесь, пока не заведет собственной конторы.

— А Мариетта? — спросил Филипп, взволнованный воспоминаниями.

— Она ожидает открытия нового театрального зала.

— Ей нетрудно было бы устроить, чтобы меня вернули из ссылки. Впрочем, как хочет!

После скудного обеда, предложенного Филиппу Дерошем, у которого столовался его старший письмоводитель, два деловых человека посадили политического преступника в карету и пожелали ему удачи.

Второго ноября, в День поминовения усопших, Филипп Бридо явился к полицейскому комиссару Иссудена отметить свой приезд в сопроводительной бумаге; потом он, по совету этого чиновника, нашел себе помещение на улице Авенье. Тотчас новость о прибытии высланного офицера, замешанного в последнем заговоре, распространилась по всему Иссудену и произвела тем большее впечатление, что этот офицер оказался братом столь несправедливо обвиненного художника. Максанс Жиле, к тому времени совершенно залечивший свою рану, закончил весьма трудные хлопоты по реализации закладных папаши Руже и по их переводу в государственную ренту. Заем ста сорока тысяч франков, сделанный стариком под свое недвижимое имущество, вызвал в городе много разговоров, так как в провинции знают все. Г-н Ошон, взволнованный этими толками, памятуя об интересах Бридо, расспросил старого Эрона, нотариуса г-на Руже, о цели этих операций.

— Если папаша Руже передумает относительно завещания, его наследники будут обязаны поставить за меня хорошую свечу! — воскликнул г-н Эрон. — Не будь меня, старик согласился бы перевести пятьдесят тысяч франков дохода с ренты на имя Максанса Жиле. Я сказал мадемуазель Бразье, что она должна опираться на завещание, иначе ей угрожает привлечение к суду в качестве злостной расхитительницы ввиду многочисленных доказательств их проделок со всякими переводами имущества. Чтобы выиграть время, я посоветовал Максансу и его любовнице дать срок позабыть о таких переменах, столь противоречащих привычкам старика.

— Оставайтесь же защитником и покровителем семьи Бридо, потому что у них ничего нет, — сказал г-ну Эрону старик Ошон, не простивший Максансу тех потрясений, которые недавно испытал, боясь, как бы не разграбили его дом.

Максанс Жиле и Флора Бразье, чувствуя себя недосягаемыми, только усмехнулись, узнав о прибытии второго племянника Руже. Ведь при первом же признаке опасности со стороны Филиппа они могли заставить папашу Руже подписать доверенность, а государственная рента могла быть переведена на имя Макса или Флоры. Если бы даже завещание было изменено, то пятьдесят тысяч ливров дохода послужили бы недурным утешением, да еще можно было рассчитывать на сто сорок тысяч франков под закладную на земельное имущество.