— Ладно, теперь — о грустном. Слушай, а в самом деле, что-то ты чересчур Венькой интересуешься. Неспроста что-то…
— Иди ты. Как подсовывать его мне — так «спроста», а как спросить, куда он на этот раз делся — так уже и нельзя. Не хочешь — не говори. А почему — о грустном?
— А потому, что попал бедный Венечка в цепкие ручонки твоей подружки. Пропадает вечерами, а когда приходит домой — сидит в полутрансовом состоянии, не реагируя на мамочкины приставания. А как-то — она по секрету поделилась — она видела, что он что-то пишет по вечерам, а при ее появлении — прячет. Подозревает, что стихи. Ночной обыск в комнате и одежде сына результатов не дал — ни стихов, ни прочего компромата Изида не нашла. А когда узнала, что пассией сына является престарелая разведенка, да еще с хвостом на шее — впала в неконтролируемую истерику. Главное, что он молчит, ни о чем ей вообще не говорит, так что обычным путем шантажировать его не получается. Вот мне и поручено разведать про слабые места, чтобы знать, куда бить тяжелой артиллерией.
— Подожди-подожди, это почему еще Женька — престарелая? Сама она — карга престарелая. А Женька — моложе меня.
— Но ведь старше ее Венечки! Она что, о такой участи для сына мечтала? Для этого его растила?!
— А когда он у нас вечерами ошивался — она в истерике не билась?
— С одной стороны, она к вам привыкла. Злилась, конечно, но — куда ей деваться было. А с другой — она же в вашем случае ничего такого не боялась. А тут вдруг — такая напасть!
— Люд, слушай, а что, Вениамин на самом деле запал на Женьку? Неужели — правда?
— Знаешь, может, Изида, как всегда, и перехлестывает, но что-то я не помню, чтобы Венька за последние лет пятнадцать когда-либо стишками баловался. Я и не подозревала за ним таких талантов. Тебя сей факт на какие-либо мысли не наводит?
— Н-да… А ты знаешь, не нравится мне это.
— Мне тоже не нравится. Ты разузнай у своей подружки, зачем ей это надо. Серьезно она взялась за него или так — забавляется.
— Знаешь, Женька не такая уж и плохая. Вернее — вообще не плохая. Просто не повезло ей в жизни, а счастья, как любой нормальной бабе, хочется. Нет, Женька — хорошая. И подруга — хорошая. И вообще, я ей счастья желаю. Только что-то мне здесь не нравится. Венька — тоже хороший. Так ведь? Два хороших человека — вместе… Сама не пойму, что мне не нравится.
— А я понимаю. Женьку эту твою я не знаю, а Вениамин мне — друг детства. Вроде как младший двоюродный брат. Ты уж проконтролируй ситуацию. Как-никак, ты — ближе к месту событий.
— Ничего я не ближе. Он вообще у нас не появляется. А я его больше разыскивать не собираюсь. Хватит с ним уже носиться, как с грудным ребенком. Влюбился — ну и на здоровье. А мне моих «ребенков» с головой хватает. У него же своя мамочка есть. Надо, кстати, Женьке рассказать, что она за монстр. На всякий случай.
— Ладно, не психуй. Все, я пошла, а то меня мои Саньки обыскались небось. Если что — звони!
Вот, значит, как. Влюбился. В Женьку. Нет, конечно, когда-то в кого-то влюбиться ему надо. Но не в Женьку же! Хотя — почему? Потому, что она — старше? Чушь. Потому, что — моя подруга? Так наоборот. Потому, что им всем теперь хорошо, а я остаюсь одна? Вот оно. Да. Точно. Я теперь никому не нужна. Как, впрочем, и всегда.
Да, я им всем желала счастья. Но они же меня оба бросили. И оба — сразу. А нечего было мне привыкать. Человек должен создать внутри себя убежище и жить там, никого не впуская. «Чтобы не было мучительно больно» потом.
И ведь твердо знаешь: между тобой и миром должна быть дистанция. Забор. Откроешься — ударят. Не люди, так жизнь. Но все равно — открываешься.
За забор. Немедленно — за забор.
И вообще, что это меня так разволновало? Между прочим, давненько я интернетным партнерам не отвечала. А что? Знакомятся же люди таким образом! Общаются потом друг с другом… Я же замуж ни за кого не собираюсь. Я просто хочу вернуть самоощущение востребованной женщины.
«Здравствуйте, Леня.
Вы знаете, меня огорчило ваше последнее письмо. Вернее, тональность, в которой оно написано. Ну нельзя видеть жизнь в таком печальном свете, нельзя замечать только неприветливую ее сторону. Не может человек — взрослый, сильный мужчина — жить в состоянии тотального одиночества. В настолько глубоком его состоянии.
(