Жизнь как жизнь и фэн-шуй в придачу

— Потому что, Жанночка, люди по природе своей злы и эгоистичны. И очень агрессивны по отношению ко всему, что не вписывается в приемлемую для них картину мира.

— То есть?

— То есть свободный художник, живущий по законам, отличным от законов человеческой стаи, вызывает у этой стаи желание разорвать его, разодрать клыками, загрызть, уничтожить.

Прямо не пятидесятилетний мужик, а рефлексирующий подросток.

Мне что, теперь полагается доказывать, что я к стае не принадлежу? Раз уж мне на эту стаю жаловаться начали.

— Не надо так. Люди — они разные. Друзья у вас есть?

— Ну какие друзья? Не смешите. Каждый в этом мире — сам за себя. Каждый старается урвать свой кусок. Перехватить заказ. Облить другого грязью. Чем человек талантливее, тем больше вокруг него недругов, завистников.

— Леня, Леня, вы же — художник, натура творческая, ранимая. Значит, вам больше, чем кому бы то ни было, нужно человеческое тепло. А вы обо всех скопом людях — так. Что у вас случилось?

— Ах, Жанночка, тепло художнику может дать только Любимая Женщина. Муза. Иначе он не в состоянии ни творить, ни жить. Я очень одинок, Жанночка. Я, можно сказать, смертельно одинок. Вот вы согласитесь быть моей Музой?

Боже сохрани! Только этого мне не хватает. И вообще, за то время, что мы бредем по заснеженной улице, мороз усилился, по-моему, градусов на двадцать. Ног я уже не чувствую. А дома — дети и тепло. И есть хочется. Зачем мне вообще все это надо?

— Ну так как, Жанна? Вы мне не ответили.

— Леня, я страшно замерзла, ни о чем другом думать не могу.

— Так в чем же дело? Давайте сядем на трамвай. И погреемся, и покатаемся.

Честно говоря, мне уже все равно: на трамвай — так на трамвай. Слава Богу, вечером они почти пустые. А самое удачное — отсюда есть маршрут почти до нашего дома. Сейчас дождемся нужной марки, а потом я попрощаюсь и — адью. Ищи, художник, себе новую музу.

В вагоне, и правда, было теплее. Мы устроились на свободных сиденьях. Я полезла в сумку за кошельком.

— Жанночка, ну что это вы? Вы меня обижаете.

А в самом деле, что это я? В конце концов, я, как-никак, с кавалером еду. В кафе не пригласил, так хоть на трамвае покатает.

— Да, Леня, извините, я по привычке.

Кондукторша медленно приближалась, соблюдая плату за проезд сидящих впереди пассажиров. Вот уж у кого работа — не позавидуешь. Весь день — на ногах, весь день — в толпе, весь день выслушивать мат и ругаться самой, при этом запоминать, кто зашел, а кому уже продала билетик на предыдущей остановке…

Когда тетка поравнялась с нами, Леонид наклонился ко мне:

— Смотрите, Жанночка, вот здесь я учился в школе.

Я машинально выглянула в окно. Я хорошо знаю эту местность. Нет здесь никакой школы. Кондуктор тем временем, не обратив на нас внимания, прошла мимо.

— Кто еще не оплатил проезд?

— Где?.. А…

— А я — специально, — Леонид довольно ухмыльнулся. — Не заметила. Вот и хорошо. Так о чем мы говорили? Будете моей Музой, Жанночка? Я так истосковался по Любви, по Женщине. Я напишу ваш портрет. Я уже вижу его. В вихре снежинок. Или нет — в весенних цветах.

— В стиле сюрреализма?

— Ну вот, вы смеетесь надо мной? Нет, если хотите — в лучших традициях классики. Согласны? Куда же вы встаете?

— Леня, сейчас моя остановка. Я приехала.

— Подождите, а когда мы снова встретимся? Давайте завтра?

— Завтра — рано. Я очень замерзла. Боюсь, что простудилась.

— А вы оденьтесь потеплее. Только и всего. Я вам позвоню, и мы договоримся. Какой ваш номер?

— Я сама вам позвоню. Говорите быстрее, а то выйти не успею.

Я заторопилась к выходу. Леня вслед кричал какой-то набор цифр, но из трамвая, чтобы проводить меня, не выскакивал. Да и то — а вдруг во второй раз так не подфартит и придется заплатить за проезд…

Боже мой, как хорошо дома! Тепло, родные детки мирно ругаются, псина, в очередной раз перевернув мусорное ведро, чавкает шкурками от сосисок, а на плите стоит кастрюля со вчерашним борщом, которую, конечно, никому не пришло в голову убрать в холодильник. Это ли не счастье?!

— Мам, ты что, пятую тарелку приканчиваешь? Ты где была-то? — съехидничал, материализовавшись на кухне, Вовка.

— Не пятую, а только вторую. Тебе что, для родной матери борща жалко? В конце концов, это я его варила.

— Ты хоть бы мусор собрала вначале, — сыночек кивнул на Лорда, разлегшегося среди вываленных из ведра отбросов.

— Вовка, отстань от меня. Быстро возьми веник и наведи порядок. А меня — не трогай. — После общения с Художником разве может испортить аппетит перевернутое мусорное ведро?

— Да, тяжелый случай, — заключил мальчик и отправился за веником.

— Жанка, меня с таким мужиком познакомили — обалдеть! — Женькин голос, как всегда, был полон энтузиазма. — Вчера мы с ним ужинали, потом он подвез меня до дома. Галантный — до безобразия. И, кажется, богатый.

— Не поняла.

— А чего там понимать. За ужин заплатил столько, сколько я за месяц получаю. Еще и чаевые оставил. А тачка у него…

— Женька, при чем здесь тачка? Я не поняла, а как же Вениамин?

— А при чем здесь Вениамин?

— Как это — при чем? Если он тебе не нужен, зачем ты его охмурила? У Веньки таких тачек никогда не будет.