– Да… Странно. Как-то так вдруг… Может, и мистика… Нет, сволочь, конечно, слов нет… – Ира опять раздумывала, говорить ли… – Но вообще-то, Мариш, как вы жили – это ж не дай бог! Это… Да нет, мне-то кажется, так, как Костров, вообще не каждый согласился бы десять лет протянуть, – выдавила наконец. – Нет, послушай, ты вот говоришь: «никто не любил». Скажи лучше – никто так не прогибался! Только что это за семья, когда отношения до такой степени неравные? Ты ж об него ноги вытирала! И знаешь, он просто ненормальный человек: и любил ненормально, и разлюбил ненормально – вот так я думаю. Мне, например, как женщине, такой мужик на фиг не нужен. Какая радость: помыкать собственным мужем – а потом с ним в постель ложиться? Никогда не понимала, почему тебе нравится, когда слабый, когда под ногами стелется. Да как с ним потом… Ну какой интерес?.. Зато вполне могу понять, почему кажется, что никто Сережку не заменит: трудно найти другого такого, который сам бы себя добровольно размазал да еще и благодарил за это поминутно… Нет, может, конечно, и мистика – все может быть. Но я лично допускаю и то, что Костров уже просто дошел в своем самоунижении. Дошел до края. Терпел, терпел – и его, может, как психа, твое пренебрежение даже подстегивало – но все равно, наверно, где-то ломало. А тут случилось что-нибудь, пока вы на даче сидели, какой-нибудь толчок… Ну, не знаю, бабу какую встретил, ласковую, или… Хотя странно, – добавила, сомневаясь, – мне всегда казалось, он совсем не по этой части.
Ира замолчала. Маринка выглядела подавленной. И, кажется, ее совсем не слушала.
– Ну, ты извини, Мариш, я тут наговорила… Может, и ошибаюсь. Просто, знаешь, переживаю, и хочется тебя как-то встряхнуть. Сама подумай, не такая уж он потеря – твой Серега.
– Ладно, – сказала Марина хмуро, – у меня там Мишка один. И Таня вот-вот вернется из школы. Пойду я, – она вышла в прихожую, нехотя стала одеваться.
– Ну, ты не кисни, теперь себе получше найдешь. Ведь красавица, мужики всегда пачками заглядывались. – Ира криво улыбнулась. Несмотря на готовность поддержать глупую подругу, хвалить ее сейчас совсем не хотелось – ведь сама не знает, чего хочет! Но то, что Маринка была красива и привлекала внимание – было чистой правдой. – Только убиваться перестань, – посоветовала Ира. – Комплексушные настроения никого не красят, и народ от них, в общем-то, шарахается. Главное, эти дурацкие мысли о брошенности гони подальше, ладно? Просто освободилась, понимаешь? Ос-во-бо-ди-лась! Так и смотри на это. Свободная женщина, а не брошенная.
Пока шла домой, Марина все думала о себе и Сережке. В памяти всплывали, как лоскуты, обрывки прошлой жизни, казавшиеся теперь очень романтичными. Детские мечты о счастье, влюбленный Костров, потерявший голову, его ухаживания, уговоры о замужестве… И следующие десять лет… Вспоминалось, как пылинки сдувал, баловал подарками, потакал прихотям, как лечил, развлекал, баюкал… Недавние картины поездки по Испании вставали перед глазами, и Марине казалось, что она была счастлива тогда…
Но потом зароились впечатления последних встреч, его приходы за барахлом, равнодушие к сыну и дочери. «Говорят, детям тяжелее, – думала Марина. – Ну, не знаю. Они хоть не отвечают ни за что. А я… Все теперь на мне!.. Сволочь, как же я его ненавижу!» В прошлой жизни проблемы делились на двоих, и основная их тяжесть, само собой, ложилась на плечи Кострова. Теперь… «Ладно – я, но от детей отречься! Сволочь… Ненавижу!»
– А папа лампу забрал, – сказал Миша, чувствуя себя безнадежно плохим и опасаясь, что мама заговорит именно об этом.
Марина опустилась на диванчик в прихожей.
– Какую еще лампу? – спросила устало.
– У вас в спальне висела. Синюю такую лампу, – поспешно доложил мальчик. – А я тебя ждал и очень хорошо сидел… И папе помог лампу снимать. И он меня похвалил, – соврал Миша, с тревогой глядя на маму. – Я все хорошо делал и ничего не сломал. Я тебя ждал… А Таня не пришла…
Он не знал, что еще сказать, но чувствовал, что повел себя очень правильно, что удалось очень ловко отвлечь маму, и она на него не сердится. Только бы мама не сердилась! Тем более что на самом-то деле он ведь хороший… Он с завтрашнего дня уже будет хорошим мальчиком! Начнет новую жизнь, ничего не прольет, не подерется, и вообще… И папа вернется. Только бы мама не сердилась!
– Господи, что ж ты так сутулишься-то? Спина прям колесом стала! Что с тобой сделалось? – воскликнула мама, тихонько хлопая сына по лопаткам. Миша к ней прижался и затих, немножко успокаиваясь.