Жизнь как она есть

Раны мои окончательно зажили. Я почувствовала себя крепче и морально и физически. Жизнь стала заполняться общественными интересами: меня избрали секретарем колхозной комсомольской организации и членом бюро Дзержинского райкома комсомола.

Не могу представить себе сейчас, как я всюду успевала: и на почте, и дома, и по ночам вместе с комсомольцами работала на колхозном току во время молотьбы, и в сенокос вилами помогала складывать сено в стога, вечерами умудрялась готовить с ребятами самодеятельные концерты и спектакли.

На моей обязанности в довершение ко всему лежала еще уборка в доме: протирать окна, мыть полы, кормить свиней. Тетушка обзавелась хозяйством, и мне волей-неволей приходилось ей помогать.

В Дзержинск на бюро райкома — семь километров туда и семь обратно — ходила пешком.

Так продолжалось почти два года.

И стала мне приедаться моя монотонная работа на почте, однообразная, как «пустая» затирка на воде. «Да», «нет», «алло!», «кончили?», «занято», «соединяю», «говорите». Вот и весь набор слов изо дня в день, из месяца в месяц. Но особенно надоел дом, хозяйство, заказчицы. Если я так долго не меняла этот тошнотворный уклад жизни, то только благодаря своим комсомолятам и самодеятельности.

Но не могла же такая жизнь продолжаться вечно!

Мне хотелось другого — хотелось учиться, читать книги, к которым я так пристрастилась в госпиталях, хотелось, наконец, просто более живой и интересной работы. Меня вот, например, очень тянуло в школу. Каждый раз, когда я приходила туда, какое-то необъяснимое волнение овладевало мною, и даже во сне я часто видела себя учительницей.

Мой друг и советчик Костя Бондаревич сказал как-то:

— И что ты тянешь резину на почте? Ладно, ушла из газеты, тогда жрать нечего было, но теперь-то ты отъелась. Свое дело надо любить. А ты почту не любишь, хочешь быть учительницей. Поезжай в облоно, они тебя направят в школу.

И я поехала в Минск. Принял меня заведующий облоно Константин Федорович Кошук, который и сейчас работает на этом посту. Я рассказала ему о своей мечте.

Он сразу же предложил мне идти в любую школу преподавать литературу и язык, а заочно поступить в пединститут.

Нет, на это без специальной подготовки я решиться не могла. Мои мечты дальше начальной школы не шли.

— Смотрите, смотрите, Ариадна Ивановна (вот уж я и Ариадна Ивановна — тоже впервые в жизни), — сказал Кошук, — я бы на вашем месте согласился. А впрочем, может, вы и правы. Работайте в начальной школе и учитесь заочно.

В институте мне дали программу, по которой я должна сдавать вступительные экзамены на филологический факультет. А сдавали тогда русский язык, литературу, белорусский язык и белорусскую литературу, историю и иностранный.

Посмотрела я эту программу — почти все знаю еще с госпитальных времен. Кое-что повторила вновь, особенно поднажала на немецкий.

И вместо того чтобы сдавать на заочные, пошла на очные. Приняли меня на отделение белорусского языка и литературы.

Так за каких-нибудь две недели жизнь моя перевернулась — я стала студенткой.

Однажды на встрече с комсомольцами Минска один юноша спросил меня:

— Скажите, пожалуйста, Ариадна Ивановна, если бы вам пришлось начать жизнь сначала, как бы вы прожили ее?

Я растерялась от такого неожиданного вопроса. Лично себе я таких вопросов никогда не задавала, да и бесполезное это занятие. Наверное, мне надо было ответить, что я прожила бы ее так же, то есть все повторила бы сначала. Но что-то помешало мне сказать так.

Многое в моей жизни, как и в каждой жизни, зависело не от меня и даже не от всех нас, вместе взятых, — война, например, которая так перетасовала наши судьбы. Но многое, что зависело только от меня, не стала бы повторять. Так, ни за что бы не стала курить!

А хотела бы повторить свою студенческую жизнь, вернуть те золотые денечки, но и то не все, не все…

Сколько же непоправимых, к величайшему моему горю, жестоких ошибок совершила я именно в это время!

«Нет, нет и нет, — скажу я своей дочери Аде, — уж ты-то, по крайней мере, будешь жить иначе, ты не повторишь моих ошибок».

Поэтому, пожалуй, польза была бы не в том, чтобы мы задавали себе эти «проклятые вопросы», но в том, чтобы наша жизнь учила детей…

Итак, я ответила, что хотела бы повторить все хорошее и ни в коем случае ничего из плохого.

Естественно, мне задали новый вопрос: «А что было у вас плохого?» Тут уж я, используя свой педагогический опыт, ответила весьма уклончиво в том смысле, что мне пришлось бы о плохом и о своих ошибках рассказывать до утра.

Конечно же, комсомольцы поняли это как шутку. А между тем я совсем не шутила.

Не знаю почему, но студенческое общежитие я восприняла в чем-то как продолжение всех моих госпитальных «путешествий».

Учась на первом курсе института, жила в комнате с девушками четвертого курса. Девушки славные, но в комнате бывало всякое. Учить их, делать замечания я не считала себя вправе — они были старше меня и казались умнее.