«Да смеешься ты, что ли? – мысленно сказал он себе. – Через два месяца в школу! А в Москве ты к этому времени собственную благоустроенную отдельную квартиру будешь иметь. И зарплату. В кино каждый день ходить будешь. Телевизор купишь».
И он помчался по лестнице.
Выскочив на улицу, Петька увидел Сусанну.
Скромно опустив глазки, в нарядном платьице, с огромным бантом в волосах, с челкой, прикрывающей шишку на лбу, она стояла, как кукла из магазина «Детский мир».
Все малыши, игравшие до ее появления во дворе, разбежались врассыпную.
Бабушки, сидевшие с вязаньем в руках, настороженно следили за каждым ее шагом.
А Сусанна посматривала по сторонам.
Выбирала жертву.
Интересной жертвы пока не было.
Одним прыжком Петька подскочил к Сусанне Кольчиковой.
Вдарил портфелем.
И – ног не видно – побежал, набирая скорость.
Он мчался так быстро, что даже Сусаннин вииииииииизг не мог его догнать.
Значит – сверхвизговая скорость.
Рекорд!
До железнодорожного вокзала Петька добрался без всяких приключений, и хотя временами его охватывал страх, о возвращении домой он и не думал.
На запасных путях мальчишка разыскал состав, на каждом вагоне которого было написано, что он идет в Москву.
Петька радостно плюнул.
Все вагоны были закрыты, но в конце состава оказалось несколько товарных вагонов с открытыми дверями.
«А какая мне разница? – решил Петька. – Я могу и в товарном. Даже лучше».
Он забрался в вагон, на четвереньках прополз в угол, лег, подсунув под голову портфель, плюнул и стал ждать, когда состав переведут на главный путь, сделают посадку – и ту-ту-у-у…
Он еще раз плюнул.
И уснул.
Представление продолжается.
НО ПЕРЕД НАЧАЛОМ СЛЕДУЮЩЕГО НОМЕРА АВТОР НЕНАДОЛГО ПРОСИТ СЛОВА
Вот мы и движемся потихоньку вперед.
Стопка бумаги (исписанной) слева от меня растет.
А стопка чистой бумаги справа – тает.
Уже вторая осень за окном, с тех пор как я сел писать эту повесть.
А закончу я ее зимой, не раньше.
А надо вам сказать (может быть, вы этого не знаете), что рукопись книги все равно что родной ребенок. Иногда его (то есть ее) хочется или приласкать, или отшлепать, или похвалить, или в угол поставить (точнее говоря, положить).
Каждый родитель мечтает, чтобы его ребенок вырос хорошим, добрым, полезным людям, верным.
Но как иногда дети бывают плохими, так и с книгами это случается.
И как родителей вызывают в школу, когда их дети ведут себя неважно, так и нас, авторов, призывают к ответу.
Мне кажется, что нам с вами надо потолковать о том, почему я стараюсь писать весело.
Думаю, что вы меня поймете. Я очень хорошо помню, как я сам был маленьким. До того помню, что понимаю вас даже тогда, когда вы творите глупости.
А если я пишу смешные книжки, то это вовсе не значит, что меня с утра до вечера распирает смех.
Тем более это не значит, что от всех вас я всегда в восторге и не понимаю, что иногда из-за вас не смеяться, а плакать надо.
И все-таки я посмеиваюсь над своими героями и не ставлю их в угол.
Почему?
Основная ваша ошибка заключается в том, что вы совершенно напрасно думаете, что взрослые вас не понимают.
Будто они оттого запрещают вам кое-что выделывать, что до них, до взрослых, не доходит прелесть этого кое-чего.
Например, если вам не дают бегать до двенадцати часов ночи, то лишь потому, что не представляют, как это здорово.
Да не так все это, не так!
Уж если вы решили, что взрослые не всегда вас понимают, то что делать взрослым, если вы их редко понимаете?
Вам надоело слушать, как вас учат, а взрослым учить вас надоедает.
Отсюда и неприятности.
И вам плохо.
И взрослым не лучше.
Вот из-за этого я и решил схитрить, когда понял, что моя судьба – писать книжки для детей.
Никуда мне от этого не спрятаться.
Если я буду вас учить уму-разуму, втолковывать вам, что дважды два – четыре, ничего из этого может и не получиться. Зевнете, отложите мою книжку в сторону и что-нибудь про шпионов читать будете (или бегать убежите).
Вот я и решил стать юмористическим писателем. А это значит: научился я быть веселым, как бы грустно мне ни было.
Ведь каждой книжке хочется стать для вас умным другом.
А веселый друг – он еще обязательно и добр, и терпелив. Учит он незаметно.
Так и смешная книжка: смех-то смехом, а за ним все – серьезно.
Но заметит это только неглупый человек. На него я и рассчитываю.
Недаром говорят: смех – дело очень серьезное.
А теперь…
Продолжаем нашу программу!
Из цирка Головешка вышел расстроенным. Не радовало даже приглашение прийти на открытие шапито.
Особенно расстроила мальчишку наездница Эмма, которую он сначала обозвал куколкой.
Посмотрел на нее, и стало ему завидно.
«На лошади скачет, видите ли! – рассуждал Головешка сам с собой. – А мне всю жизнь только в трамваи вскакивать, да? Прыг-скок? Скок-прыг – всю жизнь? Да если бы меня учили, да лошадь бы дали, да от школы освободили, да кормили бы… да я бы тогда…»