Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника

И Лёлишна представила, как она в ярком цирковом наряде, с бичом в руке, с пистолетами за кожаным поясом под звуки марша выходит на манеж.

На тумбах сидят гордые львы и львицы.

Она их не боится нисколечко.

Они слушаются ее, как отличники учительницу.

Со всех сторон раздаются голоса:

– Да ведь это Лёлишна!

– Это у которой дедушка с больными нервами?

– Которая квартиру не может обменять?

– Она! Она!

– Вот это да!

И наступает главный номер, такой, какого еще не было в цирках.

Лёлишна садится на самого большого льва и кричит:

– Но-о-о!

Лев скачет.

Она держится руками за его гриву.

Он бежит и рычит. Рычит и бежит.

– Тпру! – останавливает его Лёлишна и под гром аплодисментов спрыгивает на арену.

Но вдруг один из львов бросается на маленькую дрессировщицу.

Она стреляет из обоих пистолетов.

Грохот. Дым.

– Лёля! – слышит вдруг она голос дедушки. – Что там за дым? Что горит?

Дым шел из духовки – горело мясо.

Лёлишна вытащила кастрюлю, раскрыла окно и полотенцем стала выгонять дым.

Такое с ней случилось впервые, и она, конечно, расстроилась.

Во-первых, просто жаль мяса, во-вторых, она вообще не любила, если что-нибудь получалось не так, как надо.

«Размечталась тут! – мысленно ругала себя Лёлишна. – Верхом на льве кататься вздумала!»

И еще она вспомнила, что на днях рассердилась на дедушку за сгоревшую рыбу.

– Вот, – виновато произнесла внучка, когда он вышел на кухню, – размечталась и прозевала.

– Бывает, бывает, – улыбаясь, сказал дедушка и уточнил: – Со всеми бывает. О чем размечталась?

– Да так, – уклончиво отозвалась внучка, – о разных разностях.

Но дедушка не уходил. Он стоял в дверях, словно пришел за чем-то, а за чем именно, забыл.

Лёлишна срезала с мяса горелую корку.

Помявшись, дедушка спросил:

– Видимо, этот случай с Виктором подей-ствовал на тебя? Быть дрессировщиком – занятие, как ты поняла, не из безопасных? Ничего в нем привлекательного, конечно, нет?

– Что ты! – вырвалось у Лёлишны. – Это так здорово!

– Но ведь в перспективе – их обязательно едят. Укротитель ошибается один раз в жизни, ты ведь слышала? И потом… девочек-дрессировщиц не бывает.

– Не было, ты хотел сказать?

– И не будет. Кстати, – напомнил дедушка, – мне ведь нельзя волноваться, у меня, и ты это хорошо знаешь, больные нервы.

– Волнуешься ты напрасно. Ни в какие дрессировщицы никто меня не возьмет, – грустно проговорила Лёлишна. – А нервы мы тебе вылечим.

– Ты должна дать мне честное слово, – раздраженно сказал дедушка, – что ты забудешь о всяких там хищниках вроде львов!.. Я жду!

– Я не могу дать такого слова, – тихо, но твердо сказала Лёлишна, – потому что я еще ничего не знаю. Пока я еще только думаю.

– Хо-ро-шо! – почти крикнул дедушка. – Поступай как хочешь! Но учти: я не пе-ре-жи-ву! А если переживу, то с никуда не годными нервами. Налей мне валерьянки. Тридцать четыре капли – норму и сверх нормы еще… столько же. Я ложусь. Мне плохо.

И дедушка лег на диван с таким видом, словно Лёлишну уже лев ел.

Дедушка даже слышал, как хрустели ее косточки.

Продолжаем нашу программу.

ВЕСЬ ВЕЧЕР НА КОВРЕ ПЕТЬКА-ПАРА. ОН СТАВИТ РЕКОРД СВЕРХВИЗГОВОЙ СКОРОСТИ

И задумал Петька убежать из дому.

Мысль эта забралась ему в голову совершенно неожиданно, как говорится, без всякой предварительной подготовки.

Шла, видимо, шла, наткнулась на Петькину голову, места свободного там много, вот мысль туда и забралась. А уж если она туда забралась, он вам ее не отпустит: не так уж часто его мысли посещают.

Уловив эту мысль, Петька радостно сплюнул. Ему даже показалось, что он очень умный человек.

А вы должны знать, что стоит человеку поверить в то, что он умный, как он тут же начинает делать глупости.

Петька одному лишь удивился: почему же раньше он не замечал, что является очень умным?

Все сразу показалось простым.

И, сидя в ванной комнате, куда его закрыли за то, что он ходил в магазин целых полтора часа и вместо масла купил сыр, Петька обдумывал план побега.

Во-первых, куда бежать?

Во-вторых, когда бежать?

В-третьих, как?

Когда – это ясно. Сегодня.

Куда? Тоже ясно. Сначала в Москву, а там видно будет.

Как? А как придется.

Лишь бы в поезд забраться. Всю дорогу он преспокойненько проспит, не привыкать спать подолгу, а проснется уже в Москве.

Вот бы денег достать!

Тоже просто: надо продать учебники. Карандаши продать, ручки, перья, тетради…

Поступит он на работу и заживет, как люди живут.

Эх, выпустили бы только!

– Живой? – спросил за дверью отец.

– Замерз, – ответил сын, – выпустите. Пора уж. Из ванной он вышел такой сияющий, что отец удовлетворенно сказал:

– Видать, подействовало. Учтем. Поди поешь. За столом Петька набил полные карманы кусками хлеба и сахара.

Он тихонечко вынес в коридор портфель, куда сложил учебники и прочие вещи для продажи.

– Я бегать, – сказал он.

– Валяй, – отозвался отец, – только не до полночи.

На лестнице Петька остановился, вздрогнув, словно кто-то его резко окликнул.

«Попадет, – пронеслось в голове, – так попадет, что…»

Он сел на ступеньку.

И опять вздрогнул, словно опять кто-то его резко окликнул.