Впоследствии Ситвелл писала: «Челищев, его милая чудесная сестра Шура… и я стали большими друзьями. Это, однако, не спасало от скандалов невиданной жестокости». То ли уступая требованию своего нового любовника, то ли спасаясь от притязаний Эдит, художник в 1934 году уезжает в Америку.
В 1938–1939 годах Челищев, увлекавшийся шоу-выставками разного рода странностей (freakish show), создал одну из самых известных своих картин — полотно-гротеск под названием
К тому времени Челищев уже проживал в США, где пережил подъем и спад своей артистической карьеры.
Как бывает довольно часто, признание к нему пришло после смерти. Картины его приобрели многие крупные музеи мира. Самое знаменитое полотно
Искусствовед Виктор Кошкин-Юрицын писал в каталоге выставки Челищева (университет Оклахомы) в 2002: «Один из самых блестящих мастеров рисунка, художник огромного диапазона, оригинальный и мощный, глубокий мыслитель-мистик, постоянно ищущий единство человека, природы и космоса».
По свидетельству одного из друзей, Челищев сожалел о своей огромной ошибке, позволив ей [Эдит] взять верх в соревновании двух женщин из-за него: «По его [Челищева] словам, Стайн тоже любила пророчествовать, но то, что она говорила, не было только комплиментарным, а имело ценность само по себе… И он начинал вспоминать всю мудрость, которую она выплескивала ему на пользу». Нечто подобное говорил Челищев и Рене Кревелю, с которым дружил: «Гертруда знает секреты цвета, формы и картины».
Сколько бы ни вспоминали и ни выдумывали знакомые Челищева о его стычках с Гертрудой, сам художник выразился предельно ясно в лекции, произнесенной им в 1951 году в Йельском университете и посвященной Стайн. Он начал ее так:
Леди и джентльмены!
Я чрезвычайно рад возможности рассказать вам о Гертруде Стайн. Она была моим большим другом; фактически, я обязан ей всем переменам, происшедшим со мной с момента нашей встречи. Из весьма незаметной личности я внезапно превратился в молодого художника, оказавшегося на виду.
Далее он отметил, как Гертруда обучала его автоматическому рисованию, которое он использовал многократно в сороковых годах; как учила настойчивости, пониманию психологии и многому другому. Закончил речь Челищев отрывком из поэмы своего друга Чарльза Форда, посвященной Бодлеру:
Среди молодежи, кучковавшейся на улице Флерюс в конце 20-х, особое положение занимал Брейвиг Имс, начинающий литератор. Он был не то неофициальным старостой, не то секретарем, короче говоря, персоной, особо приближенной к ‘императору’. В архиве писательницы имеется письмо, в котором он в подробностях сообщает о драке в ресторане, после серьезного подпития, между Бераром, Кохно, Унье и др.