Жизнь и время Гертруды Стайн

Отдавая предпочтение непосредственно стилю, Стайн не проявляла особого пиетета к принятым принципам литературоведения, как-то: наличию конфликта, структуре повествования, пейзажным зарисовкам и т. п. Характер и действия не связаны между собой, события появляются и исчезают без следа.

Первейшим интересом писательницы был сам язык, еще точнее американский английский, и вопрос о том, как в нем можно использовать слова. Проза Гертруды зачастую весьма нерепрезентативна — язык в таких произведениях должен цениться сам по себе. Вместо того, чтобы создавать характеры и разрабатывать фабулу, она использует знакомые лично ей обстоятельства и лица. По почти единодушному мнению стайноведов, все ее произведения исключительно автобиографичны. Ее жизнь и творческая продукция взаимозаменяемы.

Стайн, особенно в начале своего пути, экспериментировала с языком, делая все как бы ‘наоборот’, вступая в противоречие с литературными конвенциями. Она постоянно меняла порядок слов, в результате чего предложение приобретало либо иной, либо двоякий смысл. Некоторые предложения необычно коротки и в результате стали максимами и афоризмами. Они проникли в американский английский язык благодаря емкости выражений и их необычности. Многие даже использовались в свое время в рекламных объявлениях.

Она сознательно сужает словарь, нарушает синтаксис, отбрасывает прилагательные, наречия и пунктуацию — за исключением точек. Её язык обходится чаще всего достаточно простыми приемами обычной речи: повторение, смена ударения и смысла предложения, отсутствие описания и последовательного повествования. Если обычно писатели стремятся продемонстрировать богатство языка, она ограничивалась минимальным набором слов. Ее проза лишена цветистости. Язык во многих случаях, кажется, существует без содержательной нагрузки.

Даже у самых настойчивых читателей многочисленные повторы одной и той же фразы вызывают утомление и досаду. Один из критиков, как бы отвечая на это обвинение, приводит пример из медитации, когда первые минуты скучны, тягучи, но чем дальше она продолжается, тем менее докучной и более интересной она становится.

Стайн же уверена, что повтор концентрирует внимание читателя на сказанном. Нечто подобное используют проповедники в своих лекциях, особенно телеевангелисты[99].

Во многих ритмических текстах соседние слова, как и весь набор слов, никак семантически не связаны. Лишь при чтении вслух выявляется единство произношения, ритма или аллитерации.

Идея заключается, по словам Гертруды, в том, чтобы создавать как можно больше грамматических возможностей и подкреплять текст, используя эти возможности как можно чаще, пока не исчерпаешь их, и все-таки продолжать изобретать еще. Конструкция ее предложения и порядок слов для пытливого читателя суть череда нескончаемых каламбуров и игры слов. Ее ‘инквизиторская’ способность чувствовать слова, несомненно, проистекает из ее ‘многоязычия’ — это объясняют венгерские и немецкие гувернантки, чех-учитель, детские и юношеские годы, проведенные в Австрии, США и Франции.

В 1926 году после выступления в Англии критик Гилберт Армитедж один из первых уловил идею писательницы:

Когда мисс Стайн выступала в Церкви Христовой, она разнесла вдребезги парочку нынешних заблуждений о себе. Во-первых, указывая на интерес к ее работам в течение 20 лет, она доказала требующим доказательств, что она — истинный человек творчества, а не шарлатан. Во-вторых, отвечая на один из вопросов, она сказала, что использует слова в их самом обычном или производном значении — свидетельство, что она достаточно чувствительна, чтобы попытаться — в чем некоторые из ее бесстрашных ‘модернистских адептов’ обвиняли — отделить слова от их смысла. Она не страдает деменцией и не какой-то там мистический математик, который пробует путем спорного и произвольного соединения слов создать литературу абстрактного образца[100].