Жизнь и смерть Кашмара Маштагаллы

После операции, придя в себя после анестезии и обнаружив себя в большой реанимационной палате, оба синхронно — и Кашмар и Наргиз, его жена и донор в одном лице — проблевались (следствие анестезии) и молча уставились друг на друга, пытаясь улыбнуться, чтобы подбодрить друг друга.

— Как? — еле слышно произнесла она.

— Слабо, — так же тихо ответил он.

— Я тоже…

— Нара, — тихо позвал он.

— Что?

Он помолчал, вспоминая, зачем окликнул.

— Так… — сказал он. — Забыл…

Но силы постепенно возвращались, на следующее утро обоих перевели из реанимационного отделения в палату, с каждым днем организм и у него, и у нее активно восстанавливался, хирург и палатный врач были довольны, через неделю разрешили больным вставать и ходить по палате, а через две недели уже выписывали обоих домой. Кашмар за время болезни похудел на восемь килограммов, брюшко исчезло, и теперь он выглядел помолодевшим, несмотря на перенесенную операцию. Жена — на три килограмма и выглядела так же, как выглядела.

— Вы — мой шедевр, — сказал им на прощание хирург. — Операция прошла блестяще, это одна из тех операций, которой можно по праву гордиться… Вот когда позавидуешь художникам, они свои шедевры могут повесить дома на стенку и иметь перед глазами… Так что, слишком далеко не отходите…

Дети приехали за ними и ждали в машине. Сын, Заур купил совсем недавно «тойоту» и теперь горделиво распахнул дверцу перед родителями, впервые усаживая их в свою машину.

— Поздравляю, — сказал Кашмар.

— Это мы вас поздравляем, — сказала дочь, Нармина, передавая матери букет роз.

Приехав домой, Наргиз огляделась и сказала:

— Никогда не отсутствовала так долго, а ничего не изменилось, будто вчера только вышла из дома…

— Это оттого, что они трижды в день навещали нас в больнице, — сказал Кашмар. — И здесь они, потому и такое ощущение, будто и не отлучались…

Так же как всего лишь месяц назад здоровье Кашмара стремительно ухудшалось и неотвратимо, как он часто думал, надвигался конец, так же стремительно теперь возвращалось к нему хорошее самочувствие; он с каждым днем, с каждым часом (как в сказке, честное слово!) чувствовал себя все лучше, все бодрее, и вскоре сделался совсем бодрячком, этот наш Кашмар. Но внезапно обрушившаяся на него смертельная болезнь, когда бессонными ночами мысли о смерти назойливо посещали его, так что даже картежники на крыше перестали сниться, и последующее фантастическое — в сжатые сроки — выздоровление заставили его задуматься о бренности жизни, о том, какая хрупкая вещь человеческая жизнь, о чем раньше он не особенно задумывался и знал, как говорится, понаслышке; а теперь, пройдя через тяжелое испытание, сам, на своем опыте убедился, что так оно и есть на самом деле. Хрупкая вещь наша жизнь, легко разбить, и с ней надо осторожно обращаться. Но с другой стороны и ценить, конечно, и постараться прожить эту хрупкость так, чтобы не было обидно в конце, когда уже по-настоящему помирать будешь.

Одним словом, Кашмар стал вдруг другим человеком. И не постепенно, а именно — вдруг. С ним ведь все и происходило неожиданно и внезапно: вдруг заболел, вдруг выздоровел, и вот теперь также вдруг стал другим человеком. Мысли о смерти многому научили его, многое заставили пересмотреть в своей прошлой жизни, и в первую очередь — научили не терять отведенное ему драгоценное время, жить по полной пока жив и уметь получать от жизни максимум удовольствия. Не то ведь, случится, не дай Бог, опять какая-нибудь напасть, и вспомнить нечего будет, кроме занудливых совокуплений с женой.

С такими мыслями он принял решение на время уехать и окунуться в неизведанную доселе жизнь.